Генеральная проверка

«…Повстанцы лежали в общих палатах вместе с солдатами и офицерами. Нас, сестер милосердия, повстанцы спрашивали: «Зачем ухаживаете за этими собаками?»

Среди раненых и больных был один офицер (если не ошибаюсь, полковник Харизанов из Софийского гарнизона), который был ранен в голову и ничего не видел. Его приходилось кормить. Это сильно возмущало товарищей, и поэтому пришлось перевести его в комнату, где находился раненый капитан Попов из Врачанского гарнизона… Потом в госпиталь доставили и бывшего околийского начальника Григорова, который, как оказалось, притворялся больным. Мы обратились к революционному комитету с вопросом, что делать с ними.

«Будете ухаживать за всеми одинаково», — сказали нам.

Когда мы узнали, что наши отступают, доктор Илиев распорядился повесить над зданием флаг Красного Креста, чтобы нас не обстреливали…

— Не бойтесь, мы лечили и повстанцев, и других, поэтому нас не тронут, — говорил он.

На рассвете, задыхаясь от ярости, в госпиталь вернулся капитан Попов. Назначенный комендантом города, он снова напялил свой окровавленный мундир. Под руководством Попова и Григорова в городе начались массовые аресты.

— Надо уходить, иначе нас перебьют, — сказала я доктору Илиеву.

— Нам некуда уходить. Здесь безопаснее…

В госпиталь ворвались офицеры. Я убежала и спряталась. Начались страшные дни и ночи массовых убийств. Зверски был убит и доктор Илиев, его расстреляли на берегу Огосты…»

А в это время Гаврил Генов уже скакал на коне в Соточино, чтобы проститься с матерью, перед тем как отправиться в путь лесистыми крутыми тропами Чипровских отрогов Балканских гор. Длинные вереницы людей, с винтовками и сумками за плечами, с непокрытыми головами, босые, с израненными ногами и измученными душами, едва тащились по каменистым склонам — от вершины Ком до Миджура, где высоко на скалах горели сигнальные костры, зажженные по распоряжению повстанческого командования.

Дул западный ветер, относивший в сторону грохот и дым, но стоило ему затихнуть лишь на время, как канонада снова начинала сотрясать весь этот измученный край.

28

Сейчас у Гаврила Генова не было иной заботы, кроме одной: как уберечь повстанческую армию, вывести бойцов на спасительную дорогу, вдохнуть в них силы для нового похода, который ожидал их завтра.

Сражение было проиграно, но победа еще не утрачена окончательно. Он пытался проанализировать происшедшее, чтобы составить уравнение, которое в итоге давало бы победный показатель, но все никак не мог привести в порядок свои путаные мысли. Пережитое в огненном смерче пяти дней не освобождало его от ответственности. Он должен был найти опорные точки, чтобы продолжать идти вперед, и не мог.

Генов смотрел на равнину, пыльную дорогу, сгоревшую стерню, неубранную кукурузу и спрашивал сам себя: «Могли бы события развернуться иначе?» Конечно! Все могло бы произойти по-иному. Но если бы он не был уверен в победе, он не встал бы во главе этой армии. В чем же тогда дело? Где корень зла? Где начало поражения, в чем причины неудач и свалившегося на них несчастья?

На Церовской дороге он догнал Белимелский отряд, который отходил с поля боя, спеша к границе, и присоединился к нему. Поговорил с командирами Тодором Атанасовым и Костой Ивановым, посоветовал им поспешить. Потом снова остался наедине с самим собой, со своей болью, которая так и не отпустила его до конца жизни.