Генеральная проверка

— Он даже выдвигает теорию, — продолжал Коларов, — будто массовые движения формируются не партиями, а порождаются жизнью, что партия может лишь расширить или углубить такое движение, с чем я, впрочем, полностью согласен… Но почему он пренебрегает фактами? Почему закрывает глаза на стихийно вспыхнувшие в отдельных районах восстания? Похоже, что мы в Москве видим лес лучше, чем вы, находящиеся в самом лесу… Жаль, что я не смог присутствовать на этом совещании, но я решительно осуждаю занятую вами позицию!

— Наша задача остается неизменной — сохранение связи с массами!

— Но ведь это всего лишь пожелание, Георгий! На деле мы сложили оружие, а это гибельно как для партии, так и для народа!

— Что же в таком случае делать?

— Решительный поворот! — почти выкрикнул Коларов. — Решительный разрыв с позицией нейтралитета, занятой девятого июня! Решительный курс на вооруженное восстание! Такова позиция Коминтерна! Это и моя личная позиция. Эту же позицию заняли и те, кто там, на местах, стихийно поднялись на борьбу против фашистских узурпаторов! — Коларов встал и принялся расхаживать по террасе, не переставая возбужденно говорить: — Видите ли, это было подлинное пронунциаменто[10]. Это еще что такое? Что за разглагольствования? Пронунциаменто! Посмотрите, какие мы эрудиты! Пронунциаменто! А в это время людей вешают и расстреливают, истязают и уничтожают… Это и есть пронунциаменто?! — Употребленное в докладе Кабакчиева о событиях девятого июня слово вызвало раздражение Коларова. Его всегда раздражали книжные обороты. — Пронунциаменто! — все повторял он, меряя террасу шагами.

В нем закипала не свойственная его характеру ярость. Он привык к деловым, аргументированным разговорам, в которых умело пользовался своей эрудицией, и никогда по спешил вступать в полемику с оппонентами. К тому же ему было уже сорок шесть лет — возраст, когда к человеку приходят уравновешенность и мудрость. У него за плечами был долгий партийный стаж, годы работы плечом к плечу с Димитром Благоевым, Георгием Кирковым, Гаврилой Георгиевым. Он был лично знаком с Плехановым и Лениным. Изучал во Франции и Швейцарии право, философию, литературу, историю. Увлекался естественными науками, политической экономией, математикой. Обнаруживал склонность к музыке и живописи. Он был настоящей ходячей энциклопедией, вызывал уважение у всех знавших его и подавал пример работоспособности и стремления к самосовершенствованию.

— И все же, — оказал он наконец, — радостно сознавать, что и у Кабакчиева заметно сомнение в правильности официальной позиции. Революционный инстинкт не изменил ему. Мы с ним знакомы еще по гимназии в Варне.

— Мы не можем не считаться с мнением Коминтерна, Васил. Но согласись, что партийная дисциплина тоже имеет для нас большое значение. В конце концов, мы должны изжить доктринерство, о котором сейчас идет речь. Я не случайно назвал тебе несколько имен. Но есть и такие, которые продолжают упорствовать, для которых нейтралитет, видимо, служит удобным прикрытием страха.

— С некоторыми из этих товарищей придется расстаться, Георгий, — перебил его Коларов. — Нельзя идти на уступки, когда дело касается партии, народа! Очень жаль, но я не могу согласиться с позицией моего друга Луканова. Подумай над этим! Ты из тех людей, которые лучше всего знают рабочий класс. Вот и думай — куда мы идем! Не бывает так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы!

— Разумеется, — сказал Димитров, — везде своя диалектика, своя логика! Я все время размышляю над этим. Но только размышлять — мало, необходимо действовать. В этом и заключается проблема!

— История стучится в дверь, Георгий, — подводя итог их беседе, сказал Коларов. — Нельзя терять времени. Мы должны немедленно взять курс на вооруженное восстание, а для этого мне необходимо как можно скорее связаться с товарищами в Софии. У меня к тебе просьба: передай Луканову и остальным, чтобы не созывали Высший партийный совет без меня! Я бы хотел изложить свою позицию, перед всем составом совета. Знаю, что мне будет трудно добраться до Софии, но я должен поехать туда! Мне крайне необходимо встретиться с товарищами. Особенно с Лукановым! Ради этого я и приехал из самой Москвы. Настал решительный момент! Мне во что бы то ни стало нужно попасть в Софию!

Ветер со стороны моря усилился. На волнах появились белые барашки. Вдали дымил какой-то пароход. Собеседники покинули террасу и начали спускаться к берегу, где все так же шумно и весело плескались в воде дети.

14

Новое правительство уже начало устраивать приемы и балы, давать интервью. Высший свет Софии заполнял рестораны, кафе, залы Военного клуба. Разного рода торжественные встречи должны были благопристойно представить новую власть в глазах внешнего мира и собственного народа.