Генеральная репетиция

Давид (умоляющими глазами взглянул на Чернышева). Иван Кузьмич, вы не думайте… Вы… Я не… Я вам потом объясню… Вы…

Чернышев. Ладно, ладно, ты сперва поправляйся… Бежим, Слава! Кланяйтесь вашим родным, Хана, скажите — я к ним заеду на днях!

Хана. Спасибо. До свидания.

Чернышев. Счастливый вам путь!

Чернышев и Лебедев быстро уходят. Молчание. Шварц внимательно посмотрел на Давида, осторожно прикоснулся к его руке.

Шварц. Чем ты расстроен, милый, ты мне можешь сказать?

Давид (угрюмо). Ничем… Ничем не расстроен!

Шварц. Я как-нибудь не так выразился? Или у тебя неприятности с этим Чернышевым?

Давид. Нет.

Шварц. А почему ты все время молчишь?

Давид (со взрывом злости). А что я должен делать, по-твоему?!. Петь? Плясать? Мало тебе того, что…

Шварц (не дождавшись продолжения). Чего?

Давид. Ничего!.. Ничего — и оставь меня в покое! Ничего!..

Шварц еще раз внимательно посмотрел на Давида. Неожиданно легко и поспешно встал, зачем-то надел шляпу.

Шварц (почти торжественно). Давид, я знаю, почему ты расстроен! Ты недоволен тем, что я приехал! Да?

Давид (уткнулся лицом в подушку). Что ты наделал?!. Если бы ты только мог понять, что ты наделал!.. Все теперь кончено, все… Все!

Хана (возмущенно). Давид!

Шварц (строго). Подождите, Ханочка! (Помолчав.) Ничего такого страшного не произошло, глупый! Все можно поправить. Всякое горе можно поправить. Поезда ходят не только сюда — обратно они тоже ходят… Ты хочешь, чтобы я уехал домой, да?

Давид (с отчаянием). Да!.. Но какая уже теперь разница!

Хана. Давид.

Шварц (грустно). Для меня разница есть.

Давид. Ну и…

Молчание. Шварц странными кругами заколесил по комнате. В одной руке у него чемодан, в другой — пакетик с черносливом.

Хана. Немедленно извинись!

Давид молчит.

Шварц (бормочет). Я должен был это предвидеть!.. Я обязан был это предвидеть!.. У мальчика хорошие дела. Его навещают большие люди. И вдруг является старое чучело из Тульчина и говорит — здравствуйте, я ваш папа, кушайте чернослив! Идиот! Мне просто очень хотелось, Додик, посмотреть — как ты живешь и какой ты стал! И послушать, что о тебе говорят… И погордиться тобой… Мне хотелось сидеть в зале, когда ты играешь, — и чтобы все показывали на меня пальцем и шептали — это папа Давида Шварца! Идиот! Кому это важно — чей я папа!.. Не сердись на меня, милый, я завтра уеду, обещаю тебе… Ну, так я не увижу Третьяковскую галерею… Вот — я оставляю, что я привез…

Давид. Не надо.

Шварц. Обязательно надо. Ты, наверное, удивлялся, почему я не присылаю тебе денег? А я хотел их сам привезти… Вот — я положил… Тут хватит надолго! (Потер пальцами лоб, взглянул на Хану.) Так мне можно пойти к вам, Ханочка?

Хана. Да, непременно.

Шварц. Хорошо. На одну ночь придется вам потесниться! (Помолчав.) Ну, пойдем!

Хана. Уже сейчас?

Шварц. Да… Я почему-то вдруг устал… И вероятно, Давиду нужно заниматься… Пойдемте, Ханочка! Будь здоров, милый!

Шварц обнял Давида. Долгая пауза.

Давид (бессвязно). Я не хотел обидеть тебя!.. Я не хотел!.. Честное слово, я не хотел обидеть тебя!

Шварц (ласково). Ну, конечно, конечно! Что я, не понимаю? Конечно, не хотел. Будь счастлив, родной. Я уеду завтра… В крайнем случае, послезавтра — как достану билет… Ханочка тебе позвонит… Тут есть телефон?

Давид. Есть.

Шварц. Ханочка позвонит. И если ты сможешь, ты приедешь на вокзал, проводить меня. Правда?

Давид. Да.

Шварц. Если сможешь.

Давид. Папа!.. Папа!..

Шварц. Ну?!. Ты прав, Додик — зачем же ты плачешь?

Давид. Папа!..

Шварц (решительно). Идемте, Хана! (Шварц и Хана медленно идут к дверям, Абрам Ильич обернулся.) Да, скажи товарищу Чернышеву, чтобы он не трудился напрасно. Скажи, что я не сумею пойти в Большой театр. Скажи, что мне расхотелось! (Помедлив.) Ну, Бог с тобою, Давид!..

Шварц и Хана уходят. Давид один. Он рванулся было вслед за ушедшими, но у самой двери остановился, постоял, вернулся назад и сел. Он сидит молча, неподвижно, опустив голову. Тикает будильник. Бегом возвращается Хана.