Генеральная репетиция

Мальчик. Верно.

Давид. Один?

Мальчик. Один.

Давид (со смешком). Представляю! Всю дорогу, небось, дрожал?

Мальчик (спокойно). Нет, я не очень боялся. Я уже летал с мамой. Но одному, конечно, страшнее.

Давид. Еще бы! А здесь ты у бабушки с дедушкой будешь жить?

Мальчик. Да. На улице — Матросская тишина! (Неожиданно оживился.) Ты знаешь, мы с папой никак не могли понять, что это такое — Матросская тишина! А мама смеялась над нами и говорила, что это такая гавань, кладбище кораблей…

Давид. Ну, правильно.

Мальчик. Как же правильно, когда Матросская тишина — улица? Самая обыкновенная улица. Бабушка говорит, что ее так назвали потому, что в старые времена там была больница для моряков…

Давид (презрительно). Бабушка говорит, дедушка говорит! Много они понимают! Есть Матросская тишина — улица. А есть другая — гавань, там стоят каравеллы, шхуны и парусники, а в маленьких домиках на берегу живут старые моряки со всего света…

Мальчик. Где она?

Давид. Так тебе и скажи! Сам поищи!

Мальчик. А ты нашел?

Давид (явно уклоняясь от ответа). Слушай-ка, Скоробогатенко, а чего ты вообще приехал сюда? Чего ты во Владивостоке не остался?

Мальчик. Мне нельзя.

Давид. Почему?

Мальчик (гордо). Из-за климата. У меня слабые легкие. Меня из-за них папа в этом году даже в кругосветку не взял. Обещал и не взял. Врачи не разрешили.

Давид. В какую кругосветку?

Мальчик. В кругосветное плаванье. Через Индийский океан, через Суэцкий канал… В общем, вокруг всего шарика!..

Давид (сурово). Знаешь, Скоробогатенко, легкие у тебя, может, и слабые, но уж зато врать — ты здоров! (После паузы.) А у тебя кто отец?

Мальчик. Капитан дальнего плаванья. Он на лайнере ходит. Он уже семь раз в кругосветку ходил!

Давид молчит. Отворяется дверь, ведущая в прохожую, и быстро входит Людмила.

Людмила. Привет, лопушок! Вы чего тут без света? А где все? Там?

Давид молча кивает. Людмила проходит в соседнюю комнату, где ее появление встречается громкими возгласами и смехом.

Давид (пожевал губами). Вот что, Скоробогатенко… А ты, между прочим, слышал, как мой папа играет?

Мальчик. Слышал. У нас пластинка есть. На одной стороне — «Грустная песенка» Калинникова, а на другой Сарассате «Цыганский танец»…

Давид. А мазурку Венявского слышал? Нет? Ничего ты, выходит, не слышал! Хочешь — поставлю?

Мальчик. А можно?

Давид. Если я говорю — значит, можно! (Размахивая руками.) Ты мой гость, я тебя развлекать обязан! Сейчас, погоди…

Давид соскакивает с подоконника, в темноте, на ощупь, находит пластинку, придерживает пальцем диск, ставит пластинку и возвращается на подоконник. Мальчик садится с ним рядом. Сумерки. И как только раздаются первые такты печальной и церемонной мазурки Венявского — и здесь, и в соседней комнате наступает удивительная тишина.

Звучит мазурка Венявского. В освещенном проеме двери появляется Таня. Она останавливается на пороге, как бы на границе между светом и тенью и, прислонившись головою к дверному косяку, слушает, а затем коротко всхлипывает, как всхлипывают дети после плача. И тогда Давид подбегает к Тане, обеими руками, крепко, точно оберегая, обхватывает ее руку.

Таня. Что, милый?

В темное вечернее небо взлетают разноцветные гирлянды торжественного салюта.

Давид. Салют.

Таня. Да. День Победы.

Давид. Знаешь, мама… Ты не сердись…

Таня. Что, милый?

Давид (после очень долгой паузы). Знаешь, мама… Ты только не будешь смеяться?

Таня. Нет, милый. Что?

Давид (серьезно). Знаешь, мама… Мне почему-то кажется, что я никогда не умру! Ни-ко-гда!..

Звучит мазурка Венявского. Взлетают в небо и гаснут залпы торжественного салюта. Где-то далеко гудит поезд. Женщина зовет дочку со двора: