Читаем Генеральный конструктор Павел Сухой полностью

Никогда раньше он так не говорил, и право, до этого мне трудно было представить в его речи такие лирические нотки…

Должен сознаться, обаяние речи П. О. Сухого было столь велико, что зимой 1951 года я решил съездить в Кисловодск. Увы! «О вкусах не спорят» — этот курорт на меня столь значительного впечатления не произвел.

В наших «застольных» беседах постепенно раскрывались художественные, театральные вкусы Павла Осиповича. Он по-настоящему любил русскую литературу, особенно поэзию.

Помню, как он противопоставлял Лермонтова Маяковскому, утверждая, что Михаил Юрьевич был не менее социален. В подтверждение он на память цитировал нужные строфы из «Мцыри». [114]

В другой раз мы заспорили о прозе. Павел Осипович начал сравнивать «Цемент» Гладкова с «Молохом» Куприна. И, откровенно говоря, я оказался в затруднении, ибо никогда даже не пытался сопоставлять их.

«И то и другое, — говорил Павел Осипович, — вещи вполне сопоставимые, но Куприн, мне кажется, тоньше и убедительнее подводит нас к тому же выводу, что и Гладков».

Говоря о театре, он признался мне как-то, что очень любит оперетту. А это так не вязалось с моим представлением о нем! Я даже переспросил, так ли это? И он тут же подтвердил:

«Да, знаете, люблю, а вот хожу в театр редко, все некогда…»

Встречаясь в непринужденной обстановке, было приятно увидеть в нем за внешней замкнутостью настоящего русского интеллигента, разносторонне и широко задумывающегося над всеми сторонами жизни».

* * *

Однако вернемся к самолетостроению. Андрей Николаевич поручил Павлу Осиповичу в качестве своего заместителя доводку и организацию серийного производства самолета Ту-14 на одном из сибирских заводов. Это была по тому времени одна из первых машин подобного класса прогрессивной, принципиально новой конструкции, с двумя реактивными двигателями и сложным специальным оборудованием.

Вместе с Павлом Осиповичем к новому месту работы выехали его ближайшие помощники Н. Зырин, Н. Семенов, В. Балуев, Л. Давыдов.

На заводе сложилась тогда специфическая ситуация. Большинство опытных эвакуированных во время войны авиаспециалистов возвратились в Москву. Инженерно-технический состав завода укомплектовался молодыми работниками — людьми способными, инициативными, энтузиастами своего дела, но не имевшими достаточного опыта освоения новой техники. Их нужно было всему учить. А сроки выпуска самолетов были предельно сжаты.

Пришлось Павлу Осиповичу проявить все свои знания и умения организатора, конструктора и даже технолога.

«С прибытием Павла Осиповича на завод, — вспоминает [115] бывший его директор Михаил Павлович Семенов, — технические проблемы стали решаться оперативно, на месте, без запросов Москвы, без длительных споров между представителями КБ и техническими службами завода. Подавляющая часть вопросов не доходила даже до руководства завода, решалась в цехах и отделах или техническими службами под руководством самого Павла Осиповича.

Много внимания уделял П. О. Сухой летным испытаниям. Наш край таежный, запасных аэродромов тогда почти не было, а техника новая, сложная, всякое могло случиться.

Вместе со старожилами здешних мест Павел Осипович объездил многие площадки вокруг завода, изучая пригодность их для возможной посадки машины. И тут мы узнали одну его слабость — любовь к быстрой езде на автомашине. В те времена в наших краях были в основном грейдерные дороги, не позволяющие быстро ездить. Ездили мы на «Победе» и с интересом наблюдали, как оживляется Павел Осипович всякий раз, когда приходилось делать крутые повороты и виражи на сложных сибирских таежных трактах. Это доставляло ему большое удовольствие.

В Сибири, вдали от Москвы, люди сближаются особенно быстро. Дружным совместным коллективом москвичей и сибиряков участвовали мы в походах, экскурсиях. Часто выезжали на выходные дни в загородный дом отдыха, иногда все размещались в одном «виллисе», кто как мог. Разговоры в дороге велись на самые разные темы — о литературе и искусстве, и о занимавшей в то время целые газетные полосы дискуссии по вопросам биологии. Все любили эти поездки, всем нравилось слушать Павла Осиповича: в его пересказе появлялась новая неожиданная сторона события или явления.

Однажды в однодневном доме отдыха устроили соревнования по стрельбе из охотничьих ружей. Договорились: самый меткий получает приз — бутылку шампанского.

Павел Осипович не любил охоты, никогда не стрелял в птиц и животных, и по его просьбе мишенью сделали чью-то кепку. Ее запускали в полет с крыши дома. Никто в кепку так и не смог попасть.

Кто-то шутя предложил: «Павел Осипович, попытайтесь и вы». Павел Осипович взял ружье, спокойно прицелился, [116] и, к изумлению всех, в кепке появилась дырка. Не знали окружавшие его товарищи, что Сухой воевал еще в окопах первой мировой войны.

Павел Осипович отказался от права на приз и сам купил шампанское «пострадавшему» — хозяину кепки.

Павел Осипович уважительно относился к чужому мнению, любил, чтобы его собеседник активно защищался, спорил и не соглашался механически с тем, что предлагалось «главным».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное