Генеральный конструктор Павел Сухой

На этом собрании не было обычного доклада. Было только выступление Павла Осиповича.

Он стоял перед залом худощавый, прямой, в скромном сером костюме. Его руки лежали на краю трибуны и ни разу не двинулись. Казалось, все в нем замерло и переключилось на мышление, на серьезную озабоченность и стремление донести до собравшихся самое главное, самое важное.

И это важное было сказано, сказано убедительно, доходчиво, откровенно, смело. Смело, как все, что он делал.

Смысл его речи сводился к следующему:* Откинув ложное честолюбие, самолюбие, личные отношения, мы должны правильно понять свое место в общем трудовом процессе: конструкторское бюро — это голова, а производство — это руки. Только голова знает, что делать рукам. Руки без головы не могут работать. Но общая радость в том, что и голова и руки принадлежат одному организму, здоровому и дееспособному».

После выступления Павла Осиповича кое-кто на заводе пытался говорить, вот-де, мол, что получается: конструкторы — это «голубая кровь», а мы… — но успеха эти высказывания не имели, и все встало на свои места.

Бескомпромиссность — это тоже черта Сухого. Очень важная и нужная конструктору черта…

* * *

Задумывая Су-7Б, генеральный конструктор отчетливо представлял, что военная авиация, как никакой другой вид техники, подвержена быстрому моральному старению. Поэтому Павел Осипович рассматривал новый самолет не только как боевое средство сегодняшнего дня, но и как базовую конструкцию для непрерывной последующей ее модернизации. [163]

Жизнь полностью подтвердила предвидение генерального конструктора. Самолет Су-7Б явился родоначальником многих модификаций истребителей-бомбардировщиков.

Вот одна из таких модификаций — сверхзвуковой самолет, который может совершать посадки на грунт.

Как известно, бетонированные аэродромы — дорогостоящие инженерные сооружения, количество их ограничено. А в случае войны такой аэродром очень заманчивая цель для авиации противника — достаточно разбомбить взлетно-посадочную полосу, и десятки самолетов вынужденно будут простаивать без дела, снижая военный потенциал противоборствующей стороны.

Сухой прекрасно понимал это. Поэтому способы базирования самолетов постоянно находились в поле его зрения. Перед компоновщиками, аэродинамиками и шассистами Сухой поставил задачу найти во что бы то ни стало возможность эксплуатации Су-7Б с грунтовых аэродромов.

«Грунтовой орешек» оказался более прочным, чем это представлялось поначалу. В какой «обуви» самолет смог бы «бегать» по грунту? Лыжи? Самолеты, «обутые» в лыжи, садятся на снег и лед. А что, если и для грунта сделать лыжное шасси?

Этой работой занимались большие энтузиасты грунтовой эксплуатации: доктор технических наук И. В. Крагельский, главный конструктор Н. Г. Зырин, инженеры Л. И. Бондаренко, А. Э. Баумгартэ, Е. М. Диапоп, С. И. Дякин.

Обычное лыжное шасси не подошло. Его можно было использовать только на очень влажных почвах, на сухом твердом грунте и тем более бетоне оно работать не могло.

«Нужно сделать так, чтобы самолету в критических ситуациях мог подойти любой аэродром, — говорил Павел Осипович своим помощникам. — Он может взлететь с бетонированной дорожки, но вовсе не исключено, что садиться ему придется на грунт любой плотности. Значит, шасси должно быть универсальным».

Так генеральный пришел к идее колесно-лыжного шасси.

Основа его — обычное колесное шасси, а рядом с колесом небольшая лыжа. При взлете с бетонированного аэродрома или твердого грунта лыжа не нужна и поэтому поднята, в работу она вступает лишь при углублении [164] колеса в мягкий грунт, беря на себя часть нагрузки и не давая колесу проваливаться.

Просто, не правда ли? Особенно сейчас, когда система опробована на практике и доведена до эксплуатационной годности. А тогда, двадцать лет назад, все было не так просто.

«Когда мне, только что закончившему МАИ, поручили эту работу, я воспринял ее как подарок судьбы, — вспоминает Л. И. Бондаренко. — Еще бы, разве это не счастье работать рядом с генеральным конструктором! Начинать пришлось почти с ничего. Не было методик расчета, много неясностей в совместной работе колеса и лыжи и так далее и тому подобное. Постепенно появилось понимание предмета, идея облекалась в цифры и линии. Павел Осипович заходил к нам в бригаду чуть ли не ежедневно, подолгу стоял у моего кульмана… Не было в этих визитах никакой парадности, был деловой, инженерный разговор, разговор на равных.

Сам Павел Осипович, прошедший путь от чертежника до генерального конструктора, ценил и уважал нашу нелегкую работу. Наше самолюбие. Конструктор — творец, все, что он сделал, порой выстрадано в муках. Нетактичные реплики, ирония в адрес его творчества тяжело ранят… У меня до сих пор краснеют уши, когда вспоминаю, какие решения по молодости лет я предлагал тогда Павлу Осиповичу. Но не было случая, чтобы он хотя бы намеком дал понять, что это наивная чепуха. Он либо находил время и терпение доказать, почему такое решение не годится, либо предлагал еще подумать, посчитать.