Genesis Dei/ Greedfall: Untold Story (СИ)

Казалось, вода забирает с собой и крупицы жизни Алена. Он больше не приходил в сознание. Беспомощность перед ликом грозной смерти лишала капитана остатков твёрдости, и он всё чаще отворачивался к борту, не убирая руки с горячего лба Алена. Команда делала вид, что не замечает, как подрагивают его плечи и как всхлипы перебивают хриплое дыхание.

— Держись, братишка. И не такое проходили, да?

Этьен с Люкой многозначительно переглянулись. Им не нужно было называть вслух происходящее. Смерть Алена была только вопросом времени. Как впрочем и смерть каждого на этом плоту.

Капитану снится холодное озеро у замершего водопада. И тишина. Сердце сжимается от неведомой тоски. В застывшей природе звучит только смех Алена.

Тот хохочет, стоя по пояс в воде, и лупит огромными кулаками по гладкой поверхности, и ослепительные радужные брызги летят на Годиша. Он неловко прикрывает глаза рукой и всё силится рассмотреть Алена, но не может: вода скрывает его. Однако в памяти пробуждаются смутные образы: запавший жест, почти неуловимый запах, вырванное из разговора слово – из них складывается их общее прошлое. И настоящее – Годиш так стремится к невидимому Алену, что воссоздает его из обрывков самых важных их воспоминаний. И Годиш собирается вот-вот сказать ему самые главные, самые важные слова в жизни каждого взрослого человека.

— Что, капитан, всё боишься подмочить репутацию?

Он прекрасно знает, что последует за вызывающе блядской интонацией, поэтому только улыбается и, не снимая сапог, движется к воде. Ему уже мерещатся ранние морщинки вокруг смеющихся глаз на обветренном лице.

Годиш входит в воду, и тотчас же становится трудно идти. Он удивляется, ведь мокрая одежда не может быть такой тяжёлой. Брызги по-прежнему летят прямо в лицо и искрятся тысячью солнц, но Ален исчез. Капитан панически озирается и вдруг понимает, что остался совсем один. Тяжёлое предчувствие сдавливает грудь. В глазах щиплет.

Вдруг откуда-то сзади крепкие руки сжимают в нечеловечески сильных объятиях, и знакомый чуть насмешливый голос говорит в самое ухо:

— Любой бы растерялся на твоём месте, Матео, клянусь. Даже я. Ты навсегда останешься моим капитаном.

Прохладная колючая щека прижимается к его щеке.

— Тебе не в чем себя винить. Живи, Матео. Только живи.

Годиш оглядывается, пытается вырваться, но тщетно. Он чувствует, что Ален исчезнет, как только разомкнёт руки, поэтому он вцепляется в его предплечья и кричит.

Он вздрогнул от звука своего голоса и очнулся. Пахло сырым горьким железом.

Плот был забрызган кровью.

Под ослепительным солнцем она казалась совсем чёрной.

Этьен сидел у противоположенного борта и что-то бросал в воду.

Годиш бездумно опустил голову в воду и помотал из стороны в сторону, чтобы прогнать наваждение.

— Ален умер, капитан, — хрипло проговорил Люка. Его рот, борода и щёки были в крови.

Он заслонял собой что-то страшное. Слышалось сопение. Из-за широкой спины Люки выглядывала сложенная кисть, ритмично подёргивающаяся в такт кряхтению Жирара.

Голос Этьена казался надтреснутым.

— Мы должны жить, капитан. Ален очень бы этого хотел.

— Помилуй нас Озарённый, — всхлипнул Жирар из-за его спины.

Годиш рванулся было к нему, но упал, туго связанный обрывками тряпья.

— Не смей поминать Озарённого!!! Будьте вы прокляты, звери!!!

Палуба начала крениться, и чернота укутала его бездной, лишённой видений.

— Закройте глаза и откройте рот, капитан Годиш.

Он знал эту игру, поэтому только истерически расхохотался.

— Люка, ты не в моем вкусе!

Но комит был серьёзен. Борода под нижней губой слиплась и была бурого цвета.

— Мы все, находящиеся на плоту, выбрали жить. Нас больше, Матео. Если ты не согласен, вали к чёртовой матери. Как только доберёмся до суши.

— Это бунт?

— Отдашь меня «капитанской дочке». Но потом. Считай, что бунт, да.

Годиш нервно хихикнул и сплюнул.

— Будь по-вашему, бакланы.

Люка жестом подозвал Жирара, и тот завязал Годишу глаза и разжал челюсть. Капитан вяло дёрнулся.

— Может затошнить, но надо сдержаться. Жирар поможет. Так надо, капитан.

Спустя мгновение в глотку Годиша повалились вязкие солоноватые комки с привкусом железа. Тотчас же желудок свело от рвотного позыва. Пятерня Жирара зажала его рот.

— Глотай, глотай, так надо.

Этьен сидел спиной к ним и молчал. Только лезвие поскрипывало о нечто твёрдое, да слышался почти беззвучный плеск чего-то мелкого в воде.

Чернота в очередной раз поглотила Годиша.

Когда он очнулся, по-прежнему связанный и слепой, над ним сидел Этьен. Годиш представил, как смуглыми от крови и солнца пальцами тот держал бледно-розовый кусок мяса.

— Вам нужны силы, капитан.

— Откуда…

— Чайка. Мы поймали чайку, капитан.

Он приоткрыл рот и нехотя взял кусок. Ни перьев, ни пуха на палубе наверняка не было. Не было их и в воде вокруг плота. Мысли путались. Сколько человек погибло из-за него! Сколько человек перестали быть людьми… Он жевал и жевал, и слёзы наворачивались на глаза.

Его чайку звали Ален.

К вечеру капитана развязали и сняли повязку с глаз. Казалось, тишина стала жидкой и залила все уши, ноздри и рты на плоту.