Генетический детектив. От исследования рибосомы к Нобелевской премии

Когда я рассказал об этом Ричарду Хендерсону (ранее удостоенному Премии Розенстила), он сказал, что, безотносительно каких-либо соображений о премиях я должен активнее принимать приглашения на конференции и лекции, чтобы шире рассказывать о проделанной нами работе, в первую очередь для того, чтобы получить за нее признание. Древнее искусство повествования отлично подходит для распространения научных идей. Часто ученые слишком заняты, чтобы читать статьи, не относящиеся к их дисциплине (сегодня они даже в своей дисциплине не все успевают читать), и хорошо усваивают информацию, непосредственно слушая авторов этих статей.

Спустя несколько месяцев меня вновь пригласили выступить в лаборатории Колд-Спринг-Харбор. Ежегодно эта лаборатория организует крупную конференцию по той теме, которая, на взгляд организаторов, приближается к прорыву. По результатам таких симпозиумов выходят книги, похожие на летопись знаковых событий. В 2001 году такая конференция была посвящена рибосомам. Только я успел искренне обрадоваться приглашению, как вслед за ним пришло еще более интересное.

На каждом симпозиуме предусмотрены две особые лекции длительностью примерно по часу, а не по пятнадцать-двадцать пять минут. Одна из таких лекций рассчитана на участников конференции, и обычно на ней кто-то из ведущих представителей дисциплины излагает подробный обзор своей работы. Другая такая лекция, воскресная, – общедоступная, на ней присутствуют как участники конференции, так и все желающие, живущие поблизости от Колд-Спринг-Харбор. Я удивился, когда у меня поинтересовались, не хочу ли я дополнительно к моей специализированной лекции провести мемориальную лекцию Доркас Каммингс. На эту роль выбрали меня, потому что в тот период лишь я один из представителей всех групп опубликовал небольшую статью о структурах антибиотиков, связывающихся с рибосомой. Организаторы сочли этот материал интересным широкой публике.

Когда мы с Дитлевом, Эндрю и Джеймсом приземлились в аэропорту имени Дж. Ф. Кеннеди, мы немало удивились и изумились, узнав, что лаборатория Колд-Спринг-Харбор прислала за нами лимузин. Мы с Томом выступили с нашими лекциями о структурах в вечер, открывавший конференцию. Ада выступала на следующий день, и Дон Каспар, руководитель ее секции, желая напомнить аудитории о ее заслугах, подчеркнул, как ее первые работы по кристаллизации помогли проложить путь к последующим прорывам. Ада объявила, что у нее есть кристалл 50S новой формы от бактерии, «совместимой с E. coli». Она сказала, что Haloarcula marismortuii относится к археям, царству живых организмов, отделившихся от бактерий на очень раннем этапе эволюции, и выращивалась в сильносоленом растворе. По мнению Ады, этот организм не подходил для изучения антибиотиков, направленных против бактерий: то есть она выступила против кристаллов 50S от Haloarcula, которые сама открыла и с которыми работала йельская группа. В результате Ада на несколько следующих лет сосредоточилась на работе со своими новыми кристаллами 50S. У меня отлегло, что больше не придется постоянно спорить и соперничать с ней по поводу субъединицы 30S. Шутливо я сказал Тому, что теперь уже ему нужно заключать сделки с Адой, и, перефразируя Киплинга, она перестала быть «бременем смуглого человека». И я угадал: на протяжении ближайшего десятилетия Ада и Том спорили о деталях субъединицы 50S и, в частности, о структурах связывающихся с нею антибиотиков.

Пару дней спустя Гарри выступил с первой из двух лекций для участников. Представил его Уиншип Херр, бывший студент Гарри, к тому моменту работавший старшим научным сотрудником в Колд-Спринг-Харбор. Херр удостоил Гарри самого внимательного представления из всех, что мне доводилось слышать, сказав, что никогда не видел на Гарри иной обуви кроме горных ботинок, и уверен, что даже на встрече с королем Швеции Гарри будет в них. Гарри же рассказал о целой рибосоме, которую теперь интерпретировал в молекулярных терминах.