Генезис зла

Но, как назло, ничего больше не вспоминалось.

– Слышь, Тритон? – обернулся Наймит к другу. – А может, и не надо их ни к какому лекарю? Пока дойдем, сами все вспомнят.

– А нам и так уже не надо к врачу! Побывали уже у одного, – ядовито заметила Вобла. – То, что надо, я уже вспомнила.

– Это ты про другую реальность? – хмыкнул Голубец.

– Да.

– Это могут быть ложные воспоминания! Может, ты головой приложилась хорошенько, вот тебе и померещилось всякое. Ну какие еще другие миры?! Бред!

– Никакой не бред! Говорю же тебе, я вспоминала сам переход! Мы из другого мира!

Наймит тяжело вздохнул.

– Недаром говорят: если человек – дурак, то это надолго. А если долбанутый – то навсегда.

– Иди ты… сам знаешь куда! – прошипела Вобла, посмотрев на собеседника полным льда взглядом.

«От той запуганной девочки, которую я вытащил из горящего дома, не осталось и следа. Значит, память, а вместе с ней и привычки, и характер, возвращаются на прежнее место», – отметил про себя Тритон.

– И я говорю правду. Не знаю, как такое возможно, но я действительно не из этого мира. В моем мире этой всей гадости с Судным днем не было!

– Будет, – спокойным тоном произнес Наймит, начищая оружие и насвистывая простенькую мелодию себе под нос. – Всегда этим заканчивается. Любой праздник.

– С чего это ты так решил? – вдруг подключился к разговору Малёк.

Голубец смерил его пристальным взглядом, но колкостью отвечать не стал. Сказал:

– Я тут давеча с одним попом пил. Ну, он бывший, конечно, поп, сейчас какие-то мутные темы отрабатывает, у него и приход свой был, и в церкви он служил, – все как положено. Пока Судный день не произошел. И церковь его, и людей вместе с ней – все подчистую смело. А он остался. И он с тех пор расстригся. Или как там у них это называется правильно? В общем, ушел из попов. Так я ему по пьяной лавочке тоже начал на мозоль его больную наступать: как, мол, так, что всех – и плохих, и хороших, – под один топор пустили? Вроде же там, в небесной канцелярии, должны были помиловать кого-то? Ну, кто молился, посты держал и прочее. А он мне такую интересную вещь сказал. Бог, говорил он, просто на примирение с дьяволом пошел. Представляешь? Как это, спрашиваю у него. Не понял чего-то я тут логики его. А все просто, отвечает он и такую мысль толкает. Дескать, изначально предметом раздора у Бога и дьявола был человек. Один хотел, чтобы человек без грехов жил, другой, наоборот, всячески соблазнял бедолаг земных. Ну, эта тема всем известная. И так, через человека, они, Бог и дьявол, вроде бы как спорили вечно между собой. Но, поняв, что это бесполезное дело, решили на примирение пойти. Ну и уничтожили человечество как предмет раздора. Представляешь? «Так не достанься же ты никому!». У этого попа, с которым я пил, малость по этому поводу крыша потекла. Он много еще разного говорил. Так что, братец, – Наймит, чуть улыбаясь, пристально посмотрел на Малька, – даже если и есть где-то другие миры, то их тоже такая же участь ждет. Все когда-нибудь заканчивается. И вашу землю, ваш мир, когда-нибудь уничтожат.

Малёк хотел что-то ответить, возразить, но не нашел нужных слов, запыхтел, покраснел, да так ничего и не сказав, отвернулся в сторону.

Тритон внимал россказням Наймита вполуха. Все эти истории он слышал уже не один раз – Голубец любил поболтать, когда сталкер приходил к нему в магазинчик. Беспокоило здоровяка сейчас другое – собственное состояние. Слабость то накатывала волной, не давая даже пошевелить и пальцем, то трусливо отступала, и во всем теле чувствовалось что-то сродни тому, когда жахнешь пару энергетиков. Но продолжалось это облегчение недолго. Вновь наваливалась пыльная усталость и душила, не давая сделать вдох. Становилось тяжело дышать, сердце начинало биться как-то лениво, словно бы через силу. Кружилась голова, а на уши давило, словно бы Тритон находился глубоко под водой. В такие моменты подкатывал беспричинный страх.

«Да что же это такое, черт возьми?!» – заругал сам себя сталкер, не в силах совладать с эмоциями.

Глоток воды помог слабо. Тут надо было принять что-то покрепче.

И вдруг ему подумалось – эта мысль пришла словно бы из ниоткуда, но напугала до чертиков, всколыхнула чувство безнадежности: «А что, если это все – всего лишь плод моего воображения? – От страха у него даже сперло дыхание. – Вот это все, что происходит сейчас, этот горящий дом, из которого я вытащил вот этих двоих, ущербных, эти шахты с дикарями внутри, вся эта беготня по Чащобе – что, если все это всего лишь галлюцинация? Ничего этого на самом деле нет. И не было. Ни Судного дня. Ни многих месяцев и лет страданий и одиночества. Ничего этого не было. А была лишь авария, и я сейчас лежу там же, на асфальте, под дождем и умираю, а мозг рисует эти галлюцинации».