И эта бредятина продолжалась еще на полстраницы, заканчиваясь такими словами:
Больше всего меня обеспокоило не многословие и косноязычие этого псевдо-художественного описания. Больше всего меня обеспокоило, что написал его я. За исключением двух первых и последнего предложений, текст был полностью скопирован из брошюры, которую я подготовил к открытию выставки.
Особенно меня возмутила указанная цена. До сих пор только один покупатель продемонстрировал интерес к этому лоту. До конца аукциона оставалось всего шесть часов, и, похоже, других предложений не предвиделось. 150 долларов.
Правда, любой желающий мог
Я решил, что Холлистеру об этом сообщать не стоит. Он расстроится.
– Для начала надо организовать контрольную закупку. На предмет подлинности, – сказал Трег.
– Да, хорошо бы знать, что их не Кристиана рисовала.
– Вот-вот, и я об этом. Хотя вряд ли она до сих пор делает копии. Это как-то уж совсем тупо. Мы ведь ее в тот раз здорово припугнули.
Я ответил, что Кристиана слишком высокого о себе мнения, чтобы опускаться до интернет-аукционов.
Трег заржал.
– Не забывайте, это ведь может быть кто-то другой. Как думаете, есть кто-нибудь, с кем еще нам надо встретиться?
Я чуть не назвал Джоко Стейнбергера. Нет, все-таки это не в его стиле. Он слишком себя любит и жалеет, нет ему дела до других художников. Конечно, на свете найдется масса людей, на меня разобиженных, и многие из них умеют рисовать. Не так хорошо, как Кристиана, но теперь уже ни в чем нельзя быть уверенным.
– Вы правда думаете, есть еще один копиист?
– А вы предполагали, что найдется первый?
Тут я не мог с ним не согласиться.
– Ладно, давайте проверим. Если решим, что рисунки вроде как подлинные, попробуем познакомиться с продавцом поближе. Свяжемся с ним, сделаем вид, что хотим купить еще, и таким способом до него доберемся. А если не получится, проверим его банковские данные. Угрохаем, конечно, уйму времени, но тут уж ничего не попишешь, все равно придется всякие постановления оформлять. – Он помолчал. – Я надеюсь, вы понимаете, какая это удача. Большую часть того, что объявляется в розыск, мы никогда не находим. Бога благодарите, уж не знаю, в какого вы верите, за то, что этот парень оказался таким дебилом.
Я предложил
– Не парьтесь, – ответил Трег. – Покупатель за 150 баксов – это я.
Жарким майским днем у дверей квартиры Фредди Гудрейса собралась большая компания. Двое полицейских из отделения Стейтен-Айленда, Сэм, сержант Ричард Сото, а за их спинами еще и я. Мне разрешили поехать с ними, хотя для этого пришлось долго качать права. Кому надо, чтобы в такой момент под ногами путался галерист? Даже Сэм была против.
– Это опасно, – сказала она.
– Что опасно?
– Мы не знаем, что может случиться.
– Я не понял, чего именно ты опасаешься?
Сэм не ответила. Надо было мне обратить внимание на ее молчание, потому что оно обозначало грань, когда расследование входило в новую стадию. Однако мне так хотелось присутствовать при аресте, что я как-то не осознал этого нового положения дел. В игру вступали профессионалы, а мне оставалось только отойти в сторонку и помалкивать.
Щелкнул замок, взвизгнули петли, и на пороге показался он. Высокий тощий старик в жеваной рубахе. Небритые ввалившиеся щеки. Вздутые вены на руках. Одной рукой он придерживал дверь, а другой опирался на косяк. На большом пальце ногтя почти не было, вместо него розовел шрам. Вблизи Гудрейс уже не казался хорошо сохранившимся. Он оглядел нас с ног до головы. Улыбнулся, и его лицо вдруг разительно изменилось. Он заговорил с нами, точно мы были его давними друзьями. Ну, скажем, раньше вместе на рыбалку ездили или в боулинг играли.
– Куртку брать? – спросил он.
– Смотря насколько вы мерзлявый, – ответил Сото.
Полицейские прошли в квартиру вслед за Гудрейсом. Там было темно и жарко. Мы с Сэм и Сото перешагнули порог и остались в коридоре, как будто боялись отравиться этим воздухом. Перед складным стулом стоял телевизор, на полу поднос, на нем кружка с отбитым краем и разводами от кофе. Невеселое местечко.
Когда его выводили, Гудрейс сказал: