Гений

Когда я немного успокоился, то понял, что она, пожалуй, права. Жизнь моя как-то расползлась по швам, если не считать расследования и романа с Самантой. Когда и то и другое закончилось, у меня не осталось ничего, кроме работы.

Я попытался вернуться в бизнес. Это было непросто, поскольку я так долго не принимал участия в делах, что все мои клиенты на меня ужасно разозлились. Джоко подал пример, и за ним последовали остальные художники. Новых я набрать не мог, потому что все старались держаться от меня подальше: слух о том, что я могу забыть о клиенте в любую секунду, прошел по всему городу. Я провел долгие часы в телефонных разговорах и беседуя за ужином в дорогих ресторанах, стараясь восстановить подмоченную репутацию. К новому, 2006 году у меня осталось всего семь клиентов. И притом не лучших.

Если я чему и научился за годы работы в мире искусства (то есть, если считать, что Мэрилин меня больше ничему не научила), так это тому, что живем мы здесь и сейчас. Цены на недвижимость взлетели до неприличия, я помог Руби и Нэту найти другую работу, заплатил каждому зарплату за год вперед плюс премия и пустил слух, что я выхожу из бизнеса.

«И что ты будешь делать?» – спрашивали меня знакомые. Ответа я и сам не знал. Я решил отнестись к жизни философски. Говорил всем, что занимался галереей почти пять лет, а теперь время вышло, пора, мол, «заняться чем-нибудь еще». Что это значило, я не понимал. Мне не хотелось анализировать прошлые ошибки. Кроме в счета в банке, похвастаться мне было нечем. Хотя и это тоже неплохой результат. С точки зрения Мэрилин, это отличный результат. И тут не поспоришь. Даже слепому видно, как она счастлива.

Я закончу, как и начал, с признания. Я не гений, никогда им не был и никогда уже не стану. Да и вы наверняка тоже. Я просто обязан это подчеркнуть, поскольку, во-первых, я потратил немало времени, прежде чем осознал границы своих возможностей, а во-вторых, в наши дни очень модно стало верить в безграничность личностного потенциала. Впрочем, любой мало-мальски трезвомыслящий человек в мгновение ока разуверится в истинности этого постулата, придуманного исключительно для того, чтобы успокаивать разбушевавшиеся нервы людей с низкой самооценкой.

В заурядности нет ничего постыдного, нет ничего аморального. Я не верю, что в реестре Господа Бога гении стоят выше обычных людей. Разумеется, они привлекают внимание, прежде всего потому, что редко встречаются – один на миллион, а может, и того меньше. Для всех нас это означает лишь, что надо постараться быть первым среди оставшихся 999999 душ. Чем выше вы в этом списке, тем ближе вы к тому, с чего гений только начинает.

Подняться ввысь, достичь вершин, цепляться за небосвод судорожно растопыренными пальцами – трудно представить себе занятие менее современное. Что может быть лучшей метафорой сути нынешней культуры, чем стремление возглавить фан-клуб своего кумира? Герой нашего времени – это, конечно, Босуэлл. [46]

Признаться, я не исключение. Я был искренне предан собственному, выбранному мною гению. Меня влекло к нему, и если Бог и наградил меня каким-нибудь талантом, так это талантом отыскивать гениев в навозной куче. Я построил карьеру на этом своем таланте и, строя ее, поверил, будто и сам когда-нибудь стану гениальным. Я верил, что гений живет жизнью – счастливой или несчастной, – но более полной. Эту идею я почерпнул из творчества Виктора Крейка. К этой наполненности смыслом я стремился всей душой. Мне казалось, я имею право на такую жизнь и непременно буду жить именно так. Не буду никогда.

Я так и не смог его разыскать. Прежде, чем уйти от меня, Саманта посоветовала мне не бросать это дело. Времени у меня было предостаточно, и мысль пришлась мне по душе. Однако потом все как-то забылось. Коробки с картинками лежали на складе, пока цены за хранение не возопили к здравому смыслу. Девать рисунки мне было некуда, и я вернул их обратно в Мюллер-Кортс, уговаривая себя, что это временно, что я не всегда буду платить за аренду покинутой Виктором квартиры. Хотя кто знает. Может, я их так там и оставлю.

Интерлюдия: наши дни

Мальчики этого возраста обычно развлекаются тем, что бросают с балконов наполненные водой шарики на головы прохожих. Дэвид Мюллер спокойно сидел в просторной гостиной дома на Пятой авеню, читал биржевые сводки в «Уолл-стрит джорнал» и постукивал ногой в такт тиканью часов. Не было у него никаких дурацких устремлений, или, во всяком случае, ему не с кем было воплощать эти дурацкие устремления в жизнь. Он постоянно был один – горничные, слуги, учитель музыки, учитель французского, учитель ораторского мастерства, парикмахер и портной не в счет. Им платили не за то, чтобы они с молодым хозяином шарики с балконов бросали. Одиночество и сделало его тем, кем он стал.