Гений

Минуты текут медленно. Солдаты не произносят ни слова. Тот, кто за рулем, не отрывает глаз от дороги, все мы слышим только гул двигателя и приглушенные звуки улицы. И стук моего сердца. Со своего места я вижу джип, едущий впереди; в его заднем окне время от времени вспышкой мелькает белый мех, доставляя мне невыразимое счастье. Олли. Жаль, что он едет в другой машине.

Наконец я обращаюсь к Томасу:

— Спасибо, что не тронули Олли.

Я не жду ответа. Разве что: «Капитаны не говорят с преступниками». Но, к моему удивлению, он смотрит мне в глаза. Похоже, ради меня он готов нарушить протокол.

— Ваша собака оказалась полезной.

Олли — пес Метиаса. Гнев снова закипает во мне, но я гашу его. Ярость мне никак не поможет. Интересно, что он вообще оставил Олли в живых, ведь мог бы найти меня и без пса. Олли не полицейская собака, он не обучен искать людей по запаху. Он не смог бы учуять меня через полстраны. Только на очень небольших расстояниях от него есть толк. А значит, Томас не убил его по другим причинам. Потому что я ему небезразлична? Или… ему все еще дорога память о Метиасе? Эта мысль пугает меня. Я молчу, и Томас отводит взгляд. Наступает еще одна долгая пауза.

— Куда вы меня везете?

— Вас будут содержать в тюрьме Хай-Дезерт, а после допроса суд решит, что с вами делать.

Пора запускать в действие план Рейзора.

— Могу гарантировать, что после допроса суд отправит меня в Денвер.

Один из солдат спереди прищуривается, глядя на меня. Томас поднимает руку:

— Пусть болтает. Для нас важно одно: доставить ее живой и невредимой.

Смотрит на меня. Кажется, он еще и похудел со времени нашей последней встречи, даже его волосы, аккуратно зачесанные набок, потускнели, стали безжизненными.

— В Денвер? С какой это стати? — не выдерживает Томас.

— Я владею информацией, которая может оказаться для Президента чрезвычайно важной.

Томас кривит рот; теперь он очень хочет порасспрашивать меня, выведать мои секреты. Но это запрещено протоколом, а он уже нарушил немало правил, затеяв со мной разговор. Кажется, он решил не давить на меня.

— Там посмотрим, что удастся из вас выудить.

Тут я понимаю, что они вообще не должны отправлять меня в тюрьму в Неваде. Меня обязаны допрашивать и судить в моем родном штате.

— Почему меня оставляют здесь? — спрашиваю я. — Разве я не подлежу отправке в Лос-Анджелес?

Теперь Томас смотрит не на меня — перед собой.

— Карантин, — отвечает он.

Я морщу лоб:

— Он что, теперь и на Баталлу распространяется?

От его ответа у меня мурашки бегут по коже.

— Карантин объявлен в Лос-Анджелесе. Во всем городе.

Тюрьма Хай-Дезерт. Помещение 416 (20 × 12 футов).

22:24; день моего ареста

Я сижу в нескольких футах от Томаса. Нас разделяет только шаткий столик… не считая толпы солдат. Стоит мне посмотреть на кого-нибудь из них, как тот начинает нервно переступать с ноги на ногу. Я чуть раскачиваюсь на стуле, борясь с усталостью, и позвякиваю цепью, которой скованы за спиной руки. Мысли мечутся в голове — я все время вспоминаю слова Томаса о карантине в Лос-Анджелесе. Сейчас на подобные размышления нет времени, говорю я себе, но мысли не уходят. Я пытаюсь представить себе Университет Дрейка с чумными знаками, улицы Рубинового сектора, заполненные чумными патрулями. Как такое возможно? Как можно закрыть на карантин целый город?

Мы сидим здесь уже шесть часов, но Томасу так ничего и не удалось из меня выудить. Своими ответами я вожу его по кругу и делаю это тонко — он даже не понимает, что я манипулирую разговором, а мы тем временем тратим попусту еще один час. Он пытался угрожать смертью Олли. Тогда я сказала, что унесу в могилу всю информацию, какой владею. Он пытался угрожать смертью мне. На что я опять напомнила: вся информация уйдет со мной в могилу. Он даже затевал со мной интеллектуальные игры, но ни одна не принесла результатов. Я упорно спрашиваю, почему в Лос-Анджелесе объявлен карантин. Меня обучали тактике допроса не хуже, чем его, мои навыки работают против Томаса. К физическим мерам воздействия (как с Дэем) он пока не прибегал. Еще одна любопытная деталь. Не имеет значения, какие чувства он питает ко мне, — если начальство прикажет применить силу, он не задумается ни на минуту. Пока он и пальцем меня не тронул, значит коммандер Джеймсон не дала ему такого приказа. Странно. При всем при том я вижу, что терпение его на исходе.

— Скажите, миз Айпэрис, — говорит Томас после нескольких секунд молчания. — Что мне сделать, чтобы получить от вас полезную информацию?

Я смотрю на него бесстрастным взглядом:

— Я вам уже сказала. Отвечу, если исполните мою просьбу. У меня есть информация для Президента.

— Не в вашем положении торговаться. Бесконечно наш разговор продолжаться не будет.

Томас откидывается на спинку стула и хмурится. От ламп дневного света у него под глазами ложатся длинные тени. На фоне голых (если не считать республиканского флага и портрета Президента) белых стен Томас зловеще выделяется своей черной с красным капитанской формой. Метиас носил такую же.