В каком-то смысле хипстеры были и остаются квинтэссенцией бессознательного разума миллениалов, проживая мечту, которая снилась нашему пребывающему в анабиозе поколению. Эти выходцы из богатеньких семей могут позволить себе быть бесполезными для общества, поэтому и безостановочно треплются о «грандиозных идеях» и ведут уютную, полную винила и роговых оправ жизнь, находя все новые способы оставаться эксцентричными и создавать маленькие закрытые сообщества. Их считают до неприличия богемными, отвергающими всякие ярлыки и беспечными, но я вижу их не такими. Хотя это правда, что они не желают укладываться в какие-либо рамки (и даже ненавидят, когда их называют хипстерами), их история проста и понятна. Они росли в 1990‐х и смотрели MTV, впитывая поп-бунтарский гламур находящегося на своем пике поколения Х, когда образцами для подражания были Nirvana и Pearl Jam. Они обожали «андеграунд» и ценили аутентичность антиистеблишментного кредо. Затем успех андеграунда в мейнстриме парадоксальным образом снова сделал его некрутым, и эти дети выросли с чувством нереализованного культурного потенциала; необходимо было найти способ как-то остаться в подполье. Вот почему они до сих пор любят местное, личное и альтернативное. И, конечно же, тяготеют ко всякому ретро. Они просто сохраняют детское ощущение маленького мира, нишевых интересов и возможность открывать для себя что-то новое. К несчастью для них, Интернет, как бескрайний паноптикум, обнажает их собственную неоригинальность. Ничто из того, что они любили, не было особенным, и повсюду есть тысячи похожих на них людей. Их богемный образ жизни – это попытка вернуть себе индивидуальность.
Жизнь хипстера может идти разными путями. Некоторые имитируют традиционализм со скучной моногамией и покупками на фермерском рынке, мечтая о том, как однажды сами уедут на ферму и начнут полоть грядки. Другие уделяют все свое внимание образованию или определенной профессии или прибегают к помощи Интернета, чтобы стать в нем единственным и исключительным – обычно поддерживая жизнь какой-то частички культуры, которую они хотят защитить от экзистенциальной черной дыры двадцать первого века. А еще одним путем был импорт культуры, а особенно всего японского. Возможно, вы помните, что я упоминал основание в 1994 году балтиморского аниме-фестиваля «Отакон» как один из источников вдохновения Кодзимы[129]
. Это было неизбежным последствием невероятного бума аниме и манги в Америке 1990‐х, познакомившего американских миллениалов с непривычными альтернативными медиа. Наше поколение давно полюбило японские видеоигры, но теперь мы вкусили плоды их удивительной поп-культуры. Все японское казалось искренним и наполненным глубочайшим смыслом, пропитанным каким-то мистическим ощущением интеллектуальности и штучной работы. Протохипстеры влюбились в Японию, и многим совсем крышу снесло – по сути, они сами превратились в отаку[130]. Это и привело к появлению вВ Сети тогда существовало множество сайтов, посвященных странной и притягательной зарубежной культуре, и на каждом обязательно присутствовал хотя бы один переводчик, готовый просвещать невежественных американцев о бесподобном японском искусстве. Эти люди владели бесконечным кладезем якобы андеграундного материала, на который можно было пускать слюни и ассоциировать себя с ним, и они продолжали открывать для себя что-то новое и необычное, как это было в начале 90‐х. Это был идеальный союз, и помешать ему не могли даже оскорбления и травля. Стереотипный японофил, само собой, в какой-то момент пытается выучить японский язык, не забывает изучать боевые искусства, покупает катану, а целью всей его жизни становится поиск японской девушки в качестве спутницы жизни. Они искренне верят в то, что все японское превосходит американскую помоечную культуру и каким-то образом уникально, наполнено особым смыслом и абсолютно безупречно. Но ирония того, как американские деньги повлияли на японский культурный экспорт и сместили его приоритеты – это совсем другая история. Суть в том, что в деле импорта было много протохипстеров.
ХИПСТЕО КОДЗИМСТЕР?