Гении неба

— Обыкновенный наглец, — буркнула Юри и углубляться в эту тему наотрез отказалась.

— Все же мне кажется, — начал было я, — что невежливо…

— А вот МНЕ кажется, что не надо делать из себя посмешище! — оборвала она меня, — Тебе пока что нечем гордиться перед аудиторией Галаксовидения, а будущие заслуги не в счет! Вот так-то! Этот жареный репортеришко никуда не убежит, а ты собирался просмотреть обстановку на ранчо. Так смотри себе.

— Она права, Эн Ди, — мягко тронула меня за локоть Эва.

Мы намотали немало витков на короткопериодической орбите, которую неизвестно зачем избрала Юри, пока в доме происходили уже знакомые события. Время от времени, включив индигал и облегчив чей-нибудь солидный банковский счет, мы отправлялись на вылазки. И я за двадцать четыре часа увидел неизмеримо больше, чем за всю предыдущую терранскую жизнь. Я стоял на красной черепичной крыше старинного дома в Старом Городе Сан-Паулу, что в Бразилии, а вокруг взметали камень и стекло, подпирая небо, башни небоскребов. Я ел горячую лапшу у уличного продавца, прислонясь к Великой Китайской Стене. Я лежал на остывающем вечернем песке Сахары, а неподалеку рычал, пробуя голос, молодой лев. Он чувствовал мой запах, стеснялся чужака и рычал ужасно неуверенно. Недалеко от Парнаса я торговался с проституткой Мишель, она оказалась гомиком, и я выкинул этого педика со второго этажа в Латинском Квартале. Я катался на снегоходе в Антарктиде и на яхте в зловещем Бермудском Треугольнике, и пил ямайский ром на одноименном острове, и еще в Японии, Германии, Греции и Швеции, Гонконге и Чили, Голландии и Мозамбике…

Это была какая-то судорожная жажда хоть надкусить неведомое, недоступное прежде. Кинуть мгновенный взгляд на все. Другие не понимали этого, и только пьяный мудрый Дэвид промолвил:

— Русские идут! Дорвался до заграницы. Правда, у него дома на улицах танки, ну так что с того, ему некогда! Он же веселится.

Но я утащил его в забегаловку «Джез-Тиос», что в Боготе, и мы напились там, и с кем-то подрались, так что мстительная Валькирия забрала нас уже из полицейского участка, где в наши спины дубинками вколачивали права и обязанности гуляк Боливии, немало озадачив нашим исчезновением коренастых усатых полицейских…

— Ох! — сказал Дэв, лежа на животе, — Это называется «на износ», я больше не участвую! Так отделать нас ни за что!!!

— Как это ни за что?! — расхохоталась Юри, — А кто орал что-то про чиканос? Кто бросался в посетителей и хозяина бутылками из-за стойки? Кто перебил все стеклянное, включая окна и пепельницы? Кто, в конце концов, чуть не изнасиловал почтенную даму и кто искусал двух полицейских?

— Не помню, — стыдливо пробормотал Дэв, — Это не я, это все он!

— Да уж Эн Ди от тебя не отставал, — фыркнула Юри.

— И это называется взрослые, культурные люди, — проскрежетала Валькирия, — Вот связалась же я с отребьем!

— По хронометру наступило утро двадцатого, — сказал я, переводя стрелку в мирное русло, — Что на ранчо?

— Все в порядке, — буркнула Валькирия, — Вы оба занимаетесь любовью с майанками. Впрочем, ты уже уснул, Дэв пока еще нет, но тоже вот-вот заснет.

— Если нам сейчас вмешаться… — начал было Дэв, — То…

— Ну уж нет!!!

— Нет! — на два голоса запротестовали корабли, и Юри отрицательно покачала головой:

— Это уже прошлое, и не подлежит изменениям. Причинность…

— Какое дело Бразелону до причинности? — подколол ее я. Юри нахмурилась:

— Бразелону — может, и никакого, а мне — есть! И не будем, а то как дам раза!

— Хорошо, не будем, — примирительно сказал я, — Тяжелый ты человек.

— Своими благоглупостями вы и из ангела сделаете черта.

— Пора переключать сознания на отраженный луч, — сообщила Валькирия, — Перехожу на стационарную орбиту, зависаем с Драйвером точно над Гнилым Ранчо.

— Финальная сцена первого действия, — сказал Драйвер, — Выход Тунга.

Тела остались на Валькирии, мы присутствовали на моей даче только зрением и слухом. Здесь все еще спали. Тут в предрассветном, сером, мелком грибном дождичке появился Тунг. Электростатическое поле окружало его, не давая мороси упасть на пятнистое лицо и белоснежную тогу. Было странно видеть его с обоими руками. Тунг брезгливо подошел к прикрытой сверху брезентовым лоскутом копне сена, подергал за маленькую ступню Талассы:

— Подъем. Пора отрабатывать харчи. Держи вот это, не бойся, — он достал из складок тоги металлическую иглу, — Одежду тоже не забудь. Я пошел к Тьеле, сама одевайся, как сработает — уходим отсюда.

Тунг развернулся и вошел в дом. Фокус луча последовал за иглой. В полумраке «мышиной хатки» на боку спал зарывшийся в сено нескладный семнадцатилетний парень — я. Талааса погладила его по щеке:

— Эй, Эн Ди, просыпайся! — а в ее руке уже была зажата игла, зажата привычно, как у медсестры — шприц.

— Ммффф… — заворочался подросток. Талааса прошептала, занося иглу:

— Прости меня, сейчас я причиню тебе боль. Очень большую боль, но так нужно. Я люблю тебя и буду любить во всех воплощениях. Найди меня, когда ты станешь свободным, и я стану тебе кем ты захочешь. Прощай, любимый…