Гении неба

После еле слышных переговоров из хижины появилась небольшая процессия, возглавляемая древним старичком лет этак сорока. Тхерране умирают быстро, так что их сорок все равно, что девяносто земных. А то и больше. Но этот дедуля был еще крепок. За ним, надуваясь от распирающих грудь эмоций, шествовал ювелир, а замыкала группу молоденькая девушка лет десяти. Тхай представил нас старику, после чего тоном конферансье сообщил:

— Специально для вас, присутствующие здесь, Его Святость и Шестнадцатая, любимая наложница Его Святости исполнят полную Песню Тростника. Я счастлив, что вы ее услышите здесь в их несравненном исполнении, — Тхай поклонился вроде бы всем, но ухитрился оказаться спиной к судоводителям и кочегарам, тут же жестким голосом бросил через плечо щеголю-кормчему:

— Сразу после Песни едем! — и убежал в хижину, откуда доносились неразборчивые голоса нескольких людей, которые, чудя по интонациям, несмотря на приглушенный тон, готовы были вцепиться друг другу в горло. Он прикрикнул на спорщиков, все стихло. Отшельник пошевелил губами, посмотрел неожиданно острым, пронзительным взглядом в мои глаза, дернул подбородком и сел по-турецки на настил. Посмотрел снизу вверх на хрупкую девушку Шестнадцатую, пошарил за пазухой богато вышитого халата и достал тростниковую дудочку. Девочка негромким чистым голоском сообщила:

— Условленная плата будет по золотому с того, кого зовут Эн Ди и с его женщины, и особо по золотому с каждой лодки.

Я достал из кошелька две желтые чешуйки и из принципа не подал, а подбросил их. Шестнадцатая неожиданно ловко поймала их, и брошенные с лодок Боу и Тхая монеты тоже, протанцевала к краю помоста и разжала кулачок:

— Прими, Дух Великой Реки, эту ничтожную дань, — в воду живым серебром упали четыре живые крохотные рыбки, тут же испуганными молниями метнувшиеся под тень навеса. Я покачал головой — манипуляция была высшего класса. Я и то не заметил подмены денег рыбками. И неожиданно поймал понимающий взгляд старика. Он подмигнул мне и заиграл…

Мелодия показалась мучительно — знакомой и в то же время непередаваемо чужой. Я ощутил, как моя душа резонирует тягучему гипнозу странной музыки флейты, а когда девушка вскинула голову и взяла первую, негромкую и как бы неуверенную трель голосом, от которого вдруг сладко заныло внутри меня, я почувствовал, как вместе с поднимающимися дыбом волосами растворяюсь в природе, становлюсь Его Величеством Мирозданием…

Невозможно ни напеть, ни пересказать, ни нарисовать Песню, ее можно лишь пропустить сквозь себя, познать, как познают Настоящую Женщину: Каждый раз — заново, словно он, этот раз, единственный…

Пока задумчивый против обыкновения Боу крутил свой шестигранный штурвал, ведя наш чумазый, но симпатичный карманный пароходик домой, я молчал. Я приходил в себя после того светлого потрясения, которое вызвала музыка Отшельника. Это потрясение я не мог сравнить ни с чем в своей прошлой жизни. Ну… Словно бы меня подключили к невероятным глубинам спокойной вселенской мудрости, которая выслушала все невысказанное, и поняла, и похвалила за одно, ласково упрекнула за другое… Все равно не получается передать.

— Я счастлива, — сказала прижавшаяся по-детски ко мне Мани, — Теперь я готова последовать за тобой повсюду, мой Звездный Капитан. Теперь я никого и ничего не боюсь, пока я рядом с тобой. Что бы ни случилось…

Она сказала это, когда мимо нас уже проплывали сваи канала — улицы Итива, на которой стоял Гостиный Дом Тхонга. По обыкновению, хозяин встретил нас на причале — балконе, истомленно сказал:

— Я уже начал беспокоиться, не выскочил ли катер на мель. Фарватер реки последнее время очень переменчив. Рад сообщить, что мы все успели сделать, Звездный Капитан, и вы прибыли как раз в самое подходящее время. В покоях вас ждут самые квалифицированные специалисты.

— Вы что-то заказывали? О чем он говорит, или вы готовите мне новую неожиданность?

— Пожалуй, да, — пробормотал я, — Там тебе все объяснят, не волнуйся.

К этому времени я как раз довел Мани до дверей ее апартаментов и повернулся, высвободив руку, к тхерранам, которые нетерпеливо переминались у моего кресла:

— Я готов. Если нет возражений, то я сяду, так всем будет удобнее.

Хмурый, жуликоватого виду субъект вперился в меня, расхаживая вокруг кресла. Другой, самодовольный лощеный толстяк, одетый по последней местной моде, приложил ко мне в нескольких местах веревку, завязывая каждый раз особенный узел, довольно что-то пробормотал про пропорции и удалился в соседнюю комнату, тотчас начав там командовать сытым, капризным голосом. Третий расположился у меня в ногах, сосредоточенно ощупал ступни, после чего, покачивая головой, молча уселся за раскладным столом и стал что-то резать, сшивать и клеить. Вокруг царила суета, которую нарушали только я и довольно, хотя несколько озабоченно, улыбающийся Тхонг. Мы с хозяином пили десятилетнее вино «Луга Хон-Си» и обсуждали детали предстоящего дела вперемешку с последними сплетнями. Неожиданно Тхонг рассмеялся: