Гении разведки

Начнем с того, что он всегда болезненно ощущал свою оторванность от британского истеблишмента, в который столь естественно, еще будучи в животе у маменьки, вошли его коллеги. Сын мелкого торговца из Глазго, родившийся в Шотландии, не мог похвастаться ни славной родословной, ни обширными связями, ни хоть каким-то богатством. Там, где за других играло одно лишь имя, ему приходилось пробиваться стоическим упорством, работоспособностью, прилежанием. Пятый и младший сын в небогатой семье полагался только на себя. Вот к кому стопроцентно относится коронное английское self-made man — человек, сам себя сделавший. Он карабкался по ступеням социальной лестницы с упорством фанатика.

Окончил Гамильтон Акэдеми близ Глазго, где с 1930-го изучал политэкономию и языки. Немецкий освоил легко. Никогда бы Кернкроссу с его происхождением не добиться стипендии, дававшей право на стажировку во французской Сорбонне. Но он учился так, что не заметить юный талант было невозможно, и через два года он уже в Париже, где совершенствует свой французский, берется за изучение классической литературы. Любимым писателем сразу стал Мольер. Так и звучал его первый оперативный псевдоним, присвоенный в советской разведке.

Потом он начнет говорить по-итальянски и по-испански, читать на шведском и даже русском. В 1934-м полиглот пробивается в знаменитый Тринити-колледж в Кембридже. Здесь, ловя на себе кисло-презрительные взгляды родовитых соучеников, Кернкросс штурмует высоты, недоступные (или малодоступные) парню с его простецкими корнями.

Есть определенные основания предполагать, что свои антифашистские взгляды он проявил еще во Франции в 1932-м, сойдясь с местными студентами-коммунистами. Но не более того. Никаких вербовочных подходов к англичанину с их стороны и никакого проявления инициативы работать на Советы с его.

Но левые воззрения, царившие в Тринити-колледже, пришлись ему по душе. Он был даже более радикален, чем его будущие коллеги по «пятерке». Вступление в британскую компартию явилось логическим завершением ненависти к фашизму, пренебрежения фальшивыми британскими устоями. Он презирал лейбористов. Играли под левых, а при первой же необходимости резко меняли взгляды и уходили далеко вправо.

Быть может, взыграло и уязвленное самолюбие. Блестящего студента в Тринити так до конца и не признали своим.

Да он им и не был. Педантичный, кажущийся угрюмым, вызывающе плохо одетый, Джон не слыл скрягой. Но чтобы выжить, приходилось отказываться от столь любимого английским студенчеством pub crawling — ползания по барам. Он сторонился шумных компаний. Берег каждый пенс. В то же время даже несколько свысока смотрящие на Джона сверстники считали его парнем серьезным, обстоятельным, скромным.

И еще, повторюсь, исключительно скрытным. Даже о членстве Кернкросса в компартии догадывались немногие. Как известно, в советской разведке принадлежность к коммунистическим организациям афишировать запрещалось. Настоятельно советовали не светиться, не выражать левых взглядов публично, не ходить на митинги… И Кернкросс, не подозревая об уготованном ему поприще разведчика, делал все правильно, словно по наитию скрывая свои убеждения.

В 1936-м диплом был получен, репутация отличного студента завоевана, а знаниями языков, особенно французского, Джон выгодно отличался от большинства выпускников Тринити. Вообще англичан трудно назвать яркими полиглотами. Зачем учить другие языки, когда важнейший для мирового общения все равно английский? Кернкросс, тараня дорогу наверх, от общепринятого саксонского постулата отказался, что в будущем, при прочих равных, точнее неравных возможностях, всегда играло на руку ему и СССР.

Освоенные французский и немецкий наверняка помогли поступить в Форин Оффис. Настоящий прорыв для сына мелкого лавочника. А до его членства в компартии в то время так никто и не докопался.

Кроме «четвертого» номера «Кембриджской пятерки» — Энтони Бланта. Хотя Блант и был всего на несколько лет старше Кернкросса, это он, учась в том же Тринити-колледже, и сделался его научным руководителем: Кернкросс писал труд о французской классической литературе.

Можно ли было назвать отношения между аристократом Блантом и простолюдином Кернкроссом дружескими? Ни в коей мере. Достаточно было того, что они понимали друг друга. Энтони со своим научным марксизмом и Джон с выстраданным коммунизмом находили общий язык. Их доверие было обоюдным, хотя никогда и отдаленно не напоминало настоящей дружбы. Единомышленники? Да, но не друзья, скорее партнеры по общему святому для обоих делу борьбы с фашизмом.

Общался Кернкросс и с Гаем Берджессом. Их отношения с определенной натяжкой можно было считать на определенных временных этапах даже товарищескими.