Гений (СИ)

В результате переговоров между Ясмой, Эдиком и двумя кряхтунами выяснилась такая ситуация: коней нет, но обещали завтра утром; где спать нет, но мы что-нибудь придумаем, всем миром как-нибудь расселим; что покушать есть, не бедствуем, но ждать пока городские к обеду проснутся, никто не будет; телегу, если надо, дадим, у нас много; врач есть, хороший, мухоморами не лечит, обращайтесь если надо, но только он за рекой в лесу живёт; ночью за забор не выходить, кругом волки, но вообще здесь безопасно и спокойно.

Барт всё принял к сведению, суп доел до дна, хлеб осторожно заныкал на потом. Сказал, что завтра утром приведёт телепортом шестьдесят человек магов, а пока ему надо куда-то сумку бросить, желательно так, чтобы любопытные не рылись, а то может бабахнуть.

Занто кряхтанул как-то даже с уважением, Ясма приказала своим молодым копиям убирать тарелки и накрывать чай, а Барту сказала, что поселит его как короля, будет у него самое козырное место, сама бы там спала.

Эдик сразу сказал, что польщён и дико благодарен за предложение, но у него уже заказана комната в трактире на почтовой станции, Ясма возмущалась, Занто кряхтел, но Эдик остался неумолим, и быстро уехал, после первой же чашки чая. Деревенским это настолько очевидно не понравилось, что Барт мысленно приготовился кряхтеть тут до полуночи, пока не выгонят пинками, но всё обошлось. Его ещё раз накормили (а то совсем худой), дали с собой сушёных персиков (а то прям очень худой) и сказали идти к дому с росписью, там встретят. Он поблагодарил Ясму, покряхтел с Занто особенно душевно, вышел на улицу и понял, что уже как-то ночь, поэтому двор пересекать пешком страшно, и прыгнул к расписному крыльцу телепортом.

Там его никто не встречал, поэтому он сел на лавочку под окном и стал медитативно отковыривать от зубов куски сушёных персиков, когда услышал громкие голоса внутри дома, которые обсуждали, судя по всему, его. Женский звучал бодро, а мужской был недовольным и намекал на родство с Занто, теоретически.

— Куда ты столько гребёшь, дура, он утонет в них!

— Мамка твоя сказала — как короля уложить, авось понравится, да будет навещать потом, подарки магические привозить из столицы.

— Вам бы только подарки… Туда положи его, подальше, где для коней освободили. А то они, городские, ну их.

— Ой, ну что ты их так не любишь? Ты его даже не знаешь!

— Зато я вас, мокрошлёпок, знаю! Будете лбами сталкиваться под порогом, пусть хоть там, не при детях, не при мамках. А то объясняй потом. «Понравится», обмечталась! Он приехал-уехал и думать забыл, а вам потом всю жизнь жить. Дурищи, ничему вас жизнь не учит.

— Ой…

— Не ойкай! Сказал в коровнике постели, значит стели. Много думаешь сильно.

— А девок, небось, поближе селить, ага?

— Да не приведи боги, вы ж их заклюёте. К старикам девок, туда, на чердак.

— Где тебе поближе лазить, кобелине?

— Ой, дурында… Мне чужого не надо, тем более, из города — они там больные все, себя не блюдут.

— А ты блюдун, прям куда там!

— Хватит.

— На всю деревню блюдун, всех весёлых вдовушек на Митрин день обошёл, ни единой не пропустил!

— Ой иди, а? Змеища, лишь бы ужалить. Сходила бы к доктору, он бы яда сцедил, хоть припарки наделал, толк бы был с тебя.

— И пойду.

— Куда разбежалась? Городскому иди стели! Новое всё возьми, а то скажут, на линялом спим, совсем нищие. Пусть знают. Это не бери. Вот это лучше.

Голоса затихли, потом открылась дверь и Барт опять увидел лисьи глаза над ворохом ткани, на этот раз глаза не спрятались, а хитро улыбнулись. Он встал и изобразил городского щёголя, который догадывается, что ему не особо рады, но сильно не расстраивается, потому что как можно, перед такими глазами.

— Кан Барт, маг из столицы, по приказанию короля. Прибыл спасать, в том числе, урожай. Где у вас тут ближайший урожай в опасности?

Дама захихикала, лисьи глазки играли, то предлагая познакомиться поближе, то делая вид, что ничего такого не имели в виду, но вообще, если кавалеру очень сильно хочется, то он может что-нибудь предпринять, что-нибудь впечатляющее, может быть, магическое.

Он щёлкнул пальцами, рассыпая вокруг светящиеся искры, которые стали парить над головой вокруг них, и протянул ладони с улыбкой котика:

— Вам помочь это донести?

Дама чуть пококетничала, но гору одеял отдала, Барт впечатлился — гора была тяжёлая, а дама выглядела тростиночкой, румяной, прыгучей, но тоненькой, она к семье хозяина явно не принадлежала, там все были круглые.

«Если ей Ясма — „твоя мамка“, тогда недовольный мужик — её муж, и сын Занто. М-да.»

Он прикинулся, что ничьих стройных изгибов не изучал, а просто был вежлив, может быть, чуть больше, чем надо, но это от невинного очарования красотой, которая сильнее разума. Лисьи глаза сказали, что именно так всё и было, они точно видели, а потом скользнули в сторону и обратно, и опять вниз, к улыбочке, намекающей, что видели эти глаза гораздо больше, чем сказали.