Гений (СИ)

Он напрягал глаза так сильно, что они начали болеть, запах дыма становился всё сильнее, он ощущался во рту как вкус, горьковато-сладкий, немного древесный, немного медовый, как коньяк.

«Кстати, у меня есть. Вот и будет духам подарок. Чем богаты.»

Он не хотел в них верить, но не мог найти другого объяснения исчезновению браслета — они есть, и они над ним просто издеваются, из мести, от скуки, просто так, из природного сволочизма.

«Утром мать, в обед духи. Кто следующий? Вечером лично Золотой придёт меня пнуть?»

Что-то опять ударилось об его макушку, на этот раз крупное и тяжёлое, потом упало под ноги, какой-то комок из веток, он перевернул его носком ботинка и замер — гнездо. Давно пустое, но всё ещё крепкое, построенное качественно и прочно, устеленное изнутри серо-голубым тонким пухом.

«Скорлупы нет.»

Он смотрел на этот пух и пытался посчитать годы — то ли двадцать, то ли больше. Он почему-то постоянно забывал, сколько ему лет, с тех самых пор, как перестал их считать и заострять на них внимание. Последний день рождения он отмечал ещё при отце, двадцать один год — минимальный допустимый возраст коронации при отсутствии жены и при живом действующем короле.

«С тех пор прошло… сколько?»

Он не помнил, и не мог сосчитать, в голове как будто стоял тот же туман, который путал сухие ветки над головой, он не помнил цифры, зато отчётливо помнил эмоции — он маленький, он живёт в женском дворце при матери, он зол, он в ярости, он плачет и кричит, требуя того, что безотказная мать и всесильный отец дать ему не могут при всём желании, а он не желает слышать никаких оправданий, он желает требовать и получать желаемое мгновенно, максимум завтра.

«Начало долгого тернистого пути моей истории отказов.»

Он наклонился и взял гнездо в руку, оно оказалось совсем лёгким, и тем неожиданнее было получить им по голове так больно. Пух внутри оказался таким мягким на ощупь, что он тронул один раз и скорее убрал пальцы, как будто в этом доме не могло быть ничего настолько мягкого, просто не имело права быть.

«Они построили гнездо, улетели, а потом не смогли к нему вернуться. Потому что я на редкость мстительная сволочь, очевидно, с самого рождения.»

Одна проклятая птица вызвала в нём бурю возмущения, и он отомстил всем птицам в мире, потребовав закрыть для них дворец навсегда, немедленно. Дворец закрыли, но птиц никто об этом не предупредил.

«Такое гнездо за один день не построишь. И купить новое за одну ночь птицы тоже не смогут.»

Он держал его в руках и не знал, куда его теперь деть — гнездо было абсолютно бесполезно в доме, в котором не было птиц. Он понятия не имел, кто ставил тогда на стены экранирующее заклинание, и как его теперь снимать, и стоит ли, и не будет ли хуже. Первой мыслью было спросить у матери, но следом пришло осознание невероятной глупости этой идеи — она его с браслетом послала, если он придёт с гнездом, она просто ему в лицо рассмеётся.

Он подошёл к пустому постаменту и поставил гнездо на него.

«Двейн уберёт. Или решит, что с ним делать. С меня хватит на сегодня решений.»

Вернувшись на плиты аллеи, он нащупал в кармане флягу, открыл и налил по капле каждому духу, испытывая по этому поводу смешанные эмоции, слегка даже злорадные — духам принято было носить цветы, фрукты, свечи, маленькие самодельные фигурки зверей и птиц, сладости, как будто духи были детьми.

«Проникайтесь, дорогие духи. В этом доме всё по-взрослому. С сегодняшнего дня, и до тех пор, пока я здесь хозяин.»

Когда он дошёл до конца аллеи, коньяка оставалось больше половины, он щедро полил статую Золотого и его жертвенник, а остаток допил. И увидел свой браслет на одном из постаментов.

Внутри опять как будто чиркнули спичкой, от облегчения стало так тепло, что он даже не начал искать логику в том, что браслет, ускакавший по камням в самом начале аллеи, вдруг спокойно лежит на постаменте в её конце. Подошёл и протянул руку за браслетом, но пальцы схватили воздух — браслета не было.

— Да вы издеваетесь?!

Его голос отразился от далёкой стены женского дворца и от колокольчиков над головой Золотого, колокольчики зазвенели мелко и часто, как будто хихикали, эхо вернуло последнее слово, как ответ: «Издеваетесь».