— Угу, — многозначительно протянул он, открывая шкаф пошире и перебирая костюмы, которые не видел так давно, что успел забыть, что они вообще у него есть. Там висел ни разу не надетый очень приличный гражданский костюм, два ещё более приличных цыньянских и дворцовый парадный мундир. Увидев парадку, он вспомнил о грядущем бале и вздохнул ещё более тяжко, задумчиво спросил в пространство:
— Эльви, ты танцевать умеешь?
— Ну… а что?
Он взял с вешалки единственный карнский костюм и стал одеваться, ответил:
— Я не умею, а мне надо до осеннего бала научиться. Вот думаю, каким образом.
— Ты пойдёшь на осенний бал?
— Да, по работе.
— В смысле?
— Я не могу рассказать подробнее. Но меня предупредили, что, возможно, придётся танцевать. А я этого никогда не делал. Я очень надеюсь, что не придётся, но готовиться всё равно надо. Времени осталось неделя, а я даже не начинал. Как думаешь, по танцам есть учебники?
— Да, конечно. Есть журнал такой, «Бальный календарь», его выпускают каждый год в начале сентября, там всё, что надо знать — танцы, этикет, мода, всякие советы. Но он очень толстый, обычно его покупают частями — «Бал для дам», «Бал для кавалеров», «Бал для маменьки», ещё что-то, я не помню. Девушки их коллекционируют, некоторые специально покупают по два экземпляра, один режут и вставляют картинки в свои альбомы.
— Какие «свои альбомы»? — он застёгивал рубашку, глядя в непривычно светлое и чистое зеркало, и понимал, что костюм маловат, рукава короткие, пуговицы с трудом сходятся.
— Ну, женские альбомы, ты не видел никогда, что ли? — Эльви обернулась в очередной раз, увидела, что он уже одет, и развернулась полностью, он посмотрел на неё и коротко улыбнулся:
— Я видел в своей жизни только альбомы для рисования, они чистые. Что за женские альбомы? И где моя расчёска, она тут была, — он указал на тумбочку перед зеркалом, где вчера были завалы из тряпок для обуви, книг, тетрадей, сломанных амулетов и мятых носков, Эльви подошла и открыла ящик, где всё стояло аккуратно, в чистых банках, как будто с Бартом вообще никогда не было знакомо. Он взял расчёску: — Спасибо. Так что за альбомы?
— Это такая толстая книга, большая, в красивой обложке, изначально она чистая, хозяйка там сама пишет, что ей нравится, и рисует там. Раньше это было вроде дневника, его вели для себя и никому не показывали, потом пошла мода ими хвастаться, и их стали вести напоказ. А, так как рисовать и красиво писать умеют не все, картинки и цитаты стали вырезать из других книг, и туда вклеивать.
Барт закончил расчёсываться, смирившись с тем, что нормально его волосы всё равно никогда не лягут, бросил расчёску на тумбочку и обернулся к Эльви:
— Ты готова, идём?
— Да, сейчас только сумку возьму. — Она пошла к стулу со своими вещами, с печальным видом положила на стол книжку про тигрёнка Сэна, указала Барту на бумажную сумку на столе: — Там трубочки и орехи, я тебе оставила.
— Правда? Класс! — он схватил сумку и тут же сунул в рот половину трубочки, вторую половину протянул Эльви, сказал с набитым ртом: — Шпашиба.
— Пашалушта, — передразнила его она, он начал смеяться, ещё раз занырнул в сумку и рассовал остатки еды оттуда поровну по своим карманам и к Эльви в сумку. Она попыталась его остановить и сказать, чтобы он сам доедал, он замотал головой:
— Я тебе ещё должен останусь, даже если всё отдам — мне такую уборку в жизни не осилить. Я не знаю, как ты взялась вообще за это, я рассчитывал, что просто перееду, когда бардака станет столько, что я не смогу дойти от стола до кровати.
— А ты не пробовал его не создавать? — с лёгкой иронией поинтересовалась Эльви, Барт посмотрел на неё долгим ироничным взглядом, как будто она сказала ему, что если не потеть, то мыться не придётся. Она рассмеялась и отвернулась, глядя на результат своей работы, как ему показалось, с гордостью. Он спросил:
— Всё, идём?
— Да.
Он подошёл ближе и телепортировал их обоих к ближайшим воротам Центрального парка. Эльви сразу же поёжилась от ветра, Барт поставил на неё и себя согревающее заклинание, показал ей пальцем на шпиль Академии, потом на здание своего общежития, сказал:
— Поняла, где мы?
— Примерно, — она осмотрелась, указала на одну из аллей: — Эта дорога?
— Нет, — рассмеялся Барт, — пойдём, покажу.
— Ну почему нет? Если пойти туда, то как раз можно выйти к Академии.
— Потому что там орехи не продаются, а я голодный.
Она посмотрела на него с тем выражением лица, которое он начинал обожать — как будто он очень плохо себя ведёт, но злиться на него она не может, потому что он миленький, он себя чувствовал гениальным манипулятором в такие моменты. Прищурил один глаз и шёпотом спросил:
— Мне кажется, или ты хочешь меня ударить?
Она фыркнула и отвернулась, он наклонился ближе и сделал голос ещё невиннее:
— Правда хочешь ударить голодного, не выспавшегося человека, просто за то, что он хочет кушать? Жестокая!