Он бродил по узким, зачастую дурно пахнувшим узким улочкам города, вдоль канав, по которым текли струи разноцветных жидкостей, вылитых из красильных чанов. Черепичные кровли домов сходились так близко, что даже днём на улицах было темно. У входа в лавки висели пёстро окрашенные образцы шерстяных тканей, которыми славилась Флоренция. Но больше всего его интересовали люди. И вовсе не обязательно красивые. Он развлекал себя тем, что выходил отдохнуть и прогуляться на воздухе, внимательно наблюдая и делая зарисовки людей, которые разговаривают или спорят друг с другом, или смеются, или бросаются друг на друга с кулаками. Однажды он потратил весь день, преследуя одного бородатого мужчину и делая при этом свои зарисовки в альбоме. Затем этот рисунок проходил через различные изменения, но главное, к чему Леонардо стремился, это подчеркнуть наиболее существенное – характер и душу этого человека, оживить его, сделать его окруженным воздухом и освещенным.
Своим ученикам он объяснял, что на плоской бумаге трудно передать объём предмета. Для этого недостаточно линии, необходимы постепенные переходы от света к тени:
– Например, – говорил он им, – очерченный линией круг на поверхности бумаги будет казаться плоским. Но если с одной стороны наложить тень, то круг превратится в шар. Так можно лепить фигуры на бумаге, заставляя взаимодействовать сообща рисунок, свет и тень.
Когда Леонардо только приехал во Флоренцию, это была пора ее расцвета. Шло бурное развитие торговли, промышленности, банков. От изобилия денег местные богатеи отдавали немало на украшение своих жилищ, общественных зданий и жизни вообще. Никогда празднества не были так пышны и не длились так долго. Никогда до этого поэзия, живопись, гуманизм не цвели так пышно, как в эту пору. Географические вопросы стали вопросами актуальными, потому что надо было искать новые рынки для добычи сырья, продавать готовую продукцию. И во Флоренции география самым естественным образом сделалась предметом научного изучения. Среди ее географов был один ученый первой величины, прекрасно понимавший значение науки для жизни и стремившийся оплодотворить ее данными астрономии, Паоло Тосканелли, у ног которого впоследствии сядет внимательным учеником юный генуэзец, по имени Христофор Колумб. Но Тосканелли был не только географом и астрономом. Он был еще врачом и математиком. Славу математика он делил с другим своим современником, Бенедетто дель Аббако, – автором трактатов, по которым тосканцы учились арифметике, и которого поэт-гуманист Уголино Верино воспевал в своих латинских стихах. Близок к Тосканелли был еще один географ и астроном, Карло Мармокки. Они обсуждали вместе с другими учеными, разделявшими их интересы, вопросы астрономии, механики, математики. Еще одним известным человеком той поры был Леон Баттиста Альберта, поэт, гуманист, экономист, механик, физик – тип «человека всеобъемлющего», homouniversale.
Тем не менее, несмотря на Золотой Век, во Флоренции стали появляться кое-какие маленькие тучки на еще ясном небе. А началось все в соседних государствах. Сначала Венеция, которую теснили турки на Архипелаге, двинулась на завоевание восточной Ломбардии и воздвигла заставы в восточных альпийских проходах, а в 1453 году турки взяли Константинополь и закупорили пути к левантским рынкам. Приходилось бояться худшего, и нужно было принимать меры.
Вот почему в обществе возник интерес не только к географии, но и к экономике и технике. География должна была помогать торговле, экономика и техника должны были улучшать производство. Флорентийские купцы – люди очень предусмотрительные. Обществу для обеспечения хорошей жизни нужно было оставить рассуждения о лицемерии и добродетели – они годились для спокойных времен и совсем неплохо заполняли в ту пору досуги образованных купцов. Сейчас же надо было писать о вещах более необходимых: о том, как усовершенствовать прядильные и ткацкие станки, как поднимать урожай, как вести хозяйство в обширных загородных имениях, чтобы оно давало больше дохода. Поэтому Тосканелли и его окружение с таким увлечением рассуждали о механике и математике, и Леонардо да Винчи был близок к этому окружению, так как чувствовал, что не получил полного удовлетворения от того обучения, которое получал в мастерской Верроккьо, ни теми искрами науки, которые он мог хватать там на лету, а как человек с пытливым умом, он тянулся туда, где наукой интересовались по-настоящему, – к Тосканелли и к его кружку.