Гении тоже люди… Леонардо да Винчи

– Доброй ночи вам, мессер Леонардо! – заднюю дверь госпиталя со скрипом открыл сонный сторож, едва державшийся на ногах после сегодняшней попойки.

– Это вам за молчание, как договаривались, – Леонардо протянул ему несколько монет. Тот проверил одну из них на зуб, обнажив при этом свои прогнившие клыки, затем проворно засунул их куда-то глубоко за пазуху.

– Опять на всю ночь, мессер? – голос сторожа был глухим. Он повернул голову в обе стороны, словно пытался понять, с какой стороны дует ветер, то ли озирался, не смотрит ли кто за ними.

– Как обычно, закончу под утро, – ответил Леонардо и привычно прошел вовнутрь…

Днем накануне праздника, Дня святого Иоанна Крестителя, ее жители были свидетелями казни через повешение. В то время весьма многочисленны и совсем не безопасны для общественного порядка были воры. Своим делом они занимались на рынках и в общественных местах, где им благоприятствовали теснота, многолюдность, а также особенности одежды, когда на поясе носили небольшой кожаный мешочек, который легко было срезать. Похоже, воров не страшили ни полиция, ни суды, поэтому столь суровы были наказания: выкалывание одного глаза каленым железом; в случае рецидива преступнику грозила смерть через повешение. Попадание в тюрьму Стинке было равносильно прощанию с миром.

Преступника вывезли из тюрьмы на рассвете и, заключенного в кандалы, под охраной, отвезли на окраину города. И все же, несмотря на столь ранний час, люди на улицах, среди которых было много детей, обожавших подобного рода зрелища, становились свидетелями истязаний, коим подвергались приговоренные на протяжении всего пути от тюрьмы Стинке: как правило, у них вырывали раскаленными щипцами куски мяса… Для убийц же и предателей существовала особая казнь – приговоренного опускали головой вниз в вырытую яму, и начинали медленно засыпать яму землей, пока тот не задохнется. Хотя и не все наказания были столь ужасными, были и менее жестокие, такие как привязывание воров к позорному столбу на мосту, публичное наказание кнутом. Додумались и до такого необычного наказания, как помещение на фасад Дворца подеста или Дворца приоров позорных изображений предателей родины, банкротов, фальшивомонетчиков, а также осужденных за некоторые другие преступления.

Тем хмурым утром Леонардо и его друг Лоренцо ди Креди присутствовали на той казни вора. Вокруг стояла толпа любопытных. Задрав головы, они глядели вверх, на наспех сооруженную плотниками деревянную виселицу.

Вор, должно быть, не до конца понимая, что с ним происходит, быстро и часто моргал глазами, словно ребенок, готовый заплакать, – он весь съежился и, поворачивая тонкую шею в разные стороны, пытался поправить петлю. Вдруг, в последнее мгновение, как бы очнувшись от столбняка, повернул он к толпе свое удивленное, сразу побледневшее, лицо, словно хотел о чем-то попросить. Но толпа заревела, и тогда вор, вынул из-за пазухи маленький медный крестик на засаленной веревке, и, торопливо поцеловав его, перекрестился. Палач столкнул его с лестницы и весело крикнул:

– А ну-ка, станцуй нам гальярду! Повесели честной народ!

При общем смехе тело вора сначала повисло, потом задергалось в предсмертной судороге, точно в самом деле заплясало…

– Леонардо, что ты делаешь? Как ты можешь? – удивленно спросил Лоренцо ди Креди.

Леонардо улыбнулся другу, который, стоя за его спиной, смотрел, как тот зарисовывает в записной книжке лицо и фигуру повешенного. Действительно, Леонардо, в поисках нового и неизведанного, внимательно следил за самим процессом смерти, чтобы затем, когда ноги несчастного переставали конвульсировать и сердце его навсегда останавливалось, можно было, стоя возле виселицы с блокнотом в руке, зарисовать его фигуру, не упуская ни малейшей детали в выражении его лица и позе. Одного рисунка Леонардо было мало, он подробно записывал, какая на повешенном была одежда, какого она цвета.

Лоренцо ди Креди перекрестился – то ли из жалости к преступнику, то ли к Леонардо. Его друг, с такой любовью писавший голову ангела на картине Верроккьо, сейчас с ледяным, бесчеловечным спокойствием созерцал труп и записывал, во что тот одет, словно повешенный не был человеком и христианином, как он сам.

Леонардо заметил смятение друга и похлопал его по плечу.