Но что дальше? Цена войны была высока, Италия потеряла добрых 650 тысяч человек только убитыми. Прибавим к этому почти миллион раненых, огромные материальные потери, разрушения в ходе боев на своей территории после Капоретто — и что же получено взамен?
Тренто и Триест уже казались незначительной наградой за принесенные жертвы.
К тому же война хоть и окончилась, но итальянские войска все еще занимали позиции за пределами итальянских границ. Например, 100-тысячный корпус оказался в Албании — теоретически для охраны ее суверенитета, но как-то было само собой понятно, что суверенитет-то будет скорее номинальным.
Мысли о создании Итальянской империи посещали в то время многие головы.
Скажем, Карло Сфорца — в недалеком будущем министр иностранных дел Италии — полагал, что «завоевания в Малой Азии — единственный шанс сделать Италию великой». В качестве таких «завоеваний» значились, например, бывшие владения Венеции, Светлейшей Республики, повелительницы морей.
Проблема, однако, была в том, что новый послевоенный мир предполагалось строить по «чертежам» президента США, Вудро Вильсона. Как лидер самой большой, самой богатой и самой могущественной из держав-победительниц, он в конце 1918 года пользовался неслыханным престижем.
И Бенито Муссолини в этом отношении полностью разделял энтузиазм народа:
«Империя Вильсона не имеет границ, потому что Он не правит территориями. Скорее Он истолковывает нужды, надежды и веру в человеческий дух, который не знает земных границ»[20].
Слово «Он» действительно было написано с большой буквы, это не опечатка. Муссолини писал о Вудро Вильсоне так, как можно было бы писать о Спасителе, о Мессии…
Но очень скоро выяснилось, что американский президент стоит за право народов на самоопределение. Это означало, что Австро-Венгрия разделится на составные части по этническому признаку и ее итальянские владения перейдут к Италии, но никакая, пусть даже гипотетическая, Итальянская империя в это уравнение не вписывается. Ну, и тон газеты «Народ Италии» сразу переменился.
Вильсон теперь именовался «спятившим профессором», который не понимает реальностей.
Заодно доставалось и правящим классам, которые вот уже полвека правят страной, не понимая, что она нуждается в величии и что просто невозможно понять, каким образом мученичество народа, вынесшего на своих плечах все тягости войны, оказалось бесплодным.
Победа не принесла ничего.
В Италии так думали многие люди, в том числе и герой войны, Габриэле д’Аннунцио. И, как всегда, он нашел самые лучшие слова для того, чтобы выразить обуревавшие его чувства. Он назвал победу «Vittoria Mutilate». — «Искалеченная Победа».
II
В националистической прессе эта мысль не просто укоренилась, а даже была развита — ведь если победа была испорчена, то есть и кто-то, кто ее испортил? Называлось в этой связи имя Сиднея Соннино, причем разок было даже сказано, что он повел нацию на войну не с мечом Гарибальди, а с ножом Шейлока.
Насчет «меча Гарибальди» все более или менее ясно: имелось в виду, что правительство в мае 1915 года не сумело — или не захотело — развернуть широкую газетную кампанию, увлечь за собой народ или хотя бы обеспечить себе большинство в парламенте.
Упрек, пожалуй, даже и справедлив.
Но вот что касается «ножа Шейлока» — тут полная неясность. Шекспировский Шейлок собирался вырезать сердце у своего неисправного должника и был, по-видимому, неправ.
Но кто же жертва Шейлока в 1918 году? Австрия?
Однако ведь автор критического наскока, по идее, упрекал Соннино не в излишней жестокости, а в недостаточной решимости. И тогда получалось, что Шейлок приплетен просто для того, чтобы уколоть еврея Соннино за то, что он еврей?
В Италии, в отличие от Германии, такие штуки не работали — тема развития не получила.
Вместо этого Муссолини выдвинул другой тезис — лицемерное поведение Англии и Франции в отношении Италии. В то время как «державы-буржуа» делили между собой мандаты на управление территориями в Африке и в Азии, Италия оставалась в положении обездоленного пролетария, ей не доставалось ничего.
И все это на основе принципа самоопределения народов?
Если так, то Италия должна выступать под лозунгом «Свободу Ирландии!» и требовать передачи ей Мальты, раз уж там население говорит на чем-то вроде итальянского…
И вообще — «Египет — для египтян»[21].
Вот это находило отклик пошире. Когда после подписания Версальского договора итальянская делегация явилась домой ни с чем, правительство пало. А основанное Муссолини движение фашистов получило новый толчок в популярности. Собственно, некие «фашистские» кружки уже были. Но 23 марта 1919 года Муссолини провел в Милане учредительное собрание «Итальянского Союза борьбы» (итал. «Fasci italiani di combattimento»).
Он, конечно же, произнес там яркую речь. Суть ее, по правде говоря, осталась неясной, но звучала она хорошо: