И вот ему даруется поместье и дворец «Виттореале»[62] на берегу озера Гарда. Там установлен торпедный катер — как «дань его славе» [63], — и артиллерийский расчет дает орудийный салют всякий раз, когда д'Аннунцио припадет охота его послушать. Великолепное издание полного собрания его сочинений выходит в свет — и поэту при этом издатели выплачивают неслыханно щедрый гонорар в 30 % от оптовой цены издания.
Его кредиторам в Италии настойчиво советуют «проявить щедрость и забыть о долгах великого поэта», самому д’Аннунцио стали платить до миллиона лир в год, а ко всем прочему, дали еще и княжеский титул[64].
В итоге д’Аннунцио оказался так занят своими игрушками, что в реальную политическую борьбу встревать уже не мог. А Муссолини, как мы видим, показал себя настоящим мастером политики, достойным учеником Макиавелли[65].
Но вот во внешнеполитических делах мы видим совсем другого человека.
II
И общее впечатление такое, что зрелый муж на пятом десятке, хитрый и изворотливый мастер политики куда-то исчез, а вместо на него на сцену вышел шпанистый подросток из захолустного городка Форли, с кастетом в кармане, снедаемый комплексом неполноценности.
Его единственная цель — быть замеченным.
А единственный метод: создавать какие-то мелкие проблемы, постоянно покусывать великие державы — то Францию, то Англию, оставаясь, однако, на безопасной дистанции от настоящего конфликта. Многие люди из дипломатического корпуса Италии были уверены, что дуче действует таким образом из внутриполитических соображений.
Смысл тут, конечно, был самый прямой.
Если раз за разом создавать «победы за рубежом», пусть даже они будут сколь угодно иллюзорны, то это, во-первых, отвлечет внимание публики от происходящего внутри Италии, а во-вторых, польстит чувству национальной гордости.
Поэтому главной заботой итальянских представителей при Лиге Наций в Женеве было раздувание любых мелких споров — с тем, чтобы Италия могла вмешаться в их обсуждение и сказать свое веское слово великой державы.
Географически ближайшей к Италии конфликтной зоной были Балканы, и Муссолини бурно поддержал стремление Болгарии получить порт в Эгейском море. А сразу после эксперимента с захватом Корфу в 1923 году была затеяна сложная игра с целью получения Италией колонии в Малой Азии, на территории современной Турции.
Формальная аннексия Фиуме прошла без особых проблем — югославы были настроены примирительно, но зато усилия итальянского МИДа сразу же сосредоточились на Албании. На тамошнего вождя, Ахмета Зогу, пришедшего к власти с помощью югославов, пролился целый дождь благодеяний из Италии. В ход шли и деньги, и оружие в подарок, и все под обещание не брать все это ни у кого другого.
Установление протектората над Албанией считалось очень важной задачей.
И тут, конечно, встает законный вопрос: ну зачем все это было надо? У Италии уже имелся опыт с вновь приобретенными портами Фиуме и Триестом. Под австрийским правлением это были процветающие торговые города, морские ворота Австро-Венгрии, порты, через которые на эскпорт уходила сельскохозяйственная продукция из обширного региона, прилегающего к ним территориально.
Оказавшись в составе Италии, они мигом превратились в «тупики».
Всякая производственная и торговая деятельность в них резко упала, и они вместо источника доходов для итальянской казны превратились в тяжелое бремя. С колониями происходило то же самое — пользы от них было мало, но в них вкачивалось втрое больше средств, чем они приносили. И все это — только из соображений престижа.
Так сказать, во имя создания «иллюзии великодержавия».
Примерно из этих же соображений Италия затеяла сближение с Россией. СССР в то время пребывал в своего рода дипломатической изоляции — и для Муссолини было важно подчеркнуть, что Италия сделала шаг в сторону Советского правительства «первой из великих держав».
Когда оказалось, что формальное признание СССР было сделано Англией на несколько дней раньше итальянского. Муссолини специальной нотой, направленной и в Москву, и в Лондон, протестовал против этого нападения на престиж Италии[66].
Похоже, что, кроме соображений престижа, его вообще ничего не занимало.
Скажем, в 1924 году, еще до установления своей диктатуры, он проводил довольно рискованные переговоры в Германии — вплоть до предложения тайных продаж туда химического оружия. А проекты объединения Германии и Австрии всячески одобрялись.
Потом в голову дуче пришла мысль, что это как бы нехорошо.
И он сделал громкое заявление, что слабая Австрия — величайшее завоевание Италии в Великой войне и что соседство с такой Австрией — залог безопасности страны. И добавил, что Италия, если что, «готова сражаться за сохранение Австрии независимой».