Гений зла

Естественно, возникает вопрос: а зачем – в сталинские времена

– вообще были нужны эти списки? На очных ставках арестанту

и так припомнят все, что он сболтнул в большой компании. И за

то, что он сболтнул в большой компании, его и так можно

засадить на столько, на сколько требуется. Но человек может

начать думать. По неуловимым признакам он может вычислить

стукача, а это уже угроза всей системе.

Списки нужны были для того, чтобы стукач мог спать

спокойно, а человек, выйдя на волю, пошел бить морду

неизвестно кому.

Итак, зачем были нужны такие списки, мы выяснили. Теперь

остается понять, почему они действовали. Дело, видимо, в том,

что люди склонны переоценивать степень своей

индивидуальности. А фактически внутри одного культурного

слоя все говорят и думают примерно одно и то же.

Существенно также и то, что люди по своей природе склонны

доверять подброшенным уликам.

(Вышеприведенные рассуждения не являются моими

собственными, а заимствованы мной из диссидентской

литературы.)

Теперь я должен остановиться на том, почему Вольпин, следуя

ходу своих рассуждений, был вынужден считать моего отца

недалеким человеком.

Действительно, в «деле» Вольпина имелось более чем достаточно

фраз, которые он произносил на публике, и эти фразы были ему

предъявлены на очных ставках со свидетелями. Зачем же тогда

стукач передавал следователю в руки и те фразы, которые он

слышал от Вольпина наедине? Ясное дело, что этот стукач не

задумывался над своим возможным разоблачением, не дорожил

своей репутацией. Вообще, был человеком тупым. (Что касается

умственного потенциала моего отца, то я отсылаю читателя к

Приложению 2, где в одном из писем М. В. Юдиной все сказано

достаточно ясно.)

Когда я понял, в результате какого именно технического приема

подозрение в доносительстве пало на моего отца, я попытался

еще раз (третий по счету) встретиться с Вольпиным и объяснить

ему, что же, по моему мнению, произошло в 49-ом году. Но

Вольпин был уже у себя дома, в Америке. Больше мы с ним

никогда не виделись и не разговаривали.

Я спрашивал себя: почему же Вольпин, этот специалист по

математической логике, не засомневался, что в тюрьме его не

только мучили, но и дурачили? Он просто должен был прийти к

моему отцу и попытаться во всем разобраться. Но он и пришел. А

отец начал на него кричать.

Почему же мой отец так поступил? Ну, во-первых, для него

доказывать свою невиновность было унизительно. А во-вторых,

ему пообещали, что если он будет слишком уж успешно

объяснять, как все было на самом деле, кое-что сделать с его

семьей. Эта угроза фактически лишила отца возможности

оправдаться. В послесталинские времена она означала уже не

арест, а, скорее, просто чью-то проломленную голову.

Отец помнил об этой угрозе до самой смерти.

XIV

Отец оклеветан случайно?

И все-таки я не был полностью удовлетворен тем решением

проблемы своего отца, которое удалось найти. Выходило, что

мой отец был оклеветан «методом стандартных фраз», т. е.

случайно. Если бы следователь вынул из кармана другой листок

или Вольпин выругался другим словом, то подозрение пало бы не

на моего отца, а на кого-то другого. В то же время угроза,

высказанная отцу, была чем-то явно не случайным. (Отец

никогда не называл мне имени человека, который угрожал ему.)

Поэтому необходимо было найти еще какое-то решение, в

котором случайность не играла бы роли. Самостоятельно

додуматься до него я был не в силах. Но тут помогла Вера

Ивановна Прохорова.

XV

О Вере Ивановне

В 1998-ом году вышла книжка воспоминаний о моем отце. Мы

отправили ее в редакцию газеты «Известия», надеясь, что там в

отделе культуры ее прочтут и появится какая-нибудь рецензия.

Никакой рецензии, естественно, не появилось. Вместо этого через

три дня вышла статья А. Григорьева размером с газетный лист,

которая называлась «Прохоровы с Трех гор» («Известия», 12 мая

1998, № 84).

Вот цитата из этой статьи, относящаяся персонально к моему

отцу:

«…вскоре мы оказались в подвале, где мне предъявили ордер на арест

∗

(кстати, уже месячной давности) и повели на обыск . Один вопрос

стучал в голове: «Кто?!»