Геносказка

Гензель криво усмехнулся, надеясь, что принцесса не увидит его гримасы.

«Как же непредсказуема и причудлива человеческая природа, — подумал он, все еще поражаясь этому невероятному калейдоскопу чувств. — Непредсказуема, причудлива и ужасна. Тот, кто тебя ненавидит, готов пожертвовать всем, чтобы тебя вернуть. А тот, кто испытывал к тебе жалость, становится твоим палачом. Наверно, Гретель не смогла бы этого понять. Она — геноведьма. Ученый. Это означает холодный блеск предметных стекол и стерильные инструменты. Гретель умеет разложить человека на крошечные частицы плоти и изучить под микроскопом. Но ей никогда не понять, как эти частицы, будучи сложенными воедино, взаимодействуют друг с другом и к каким поразительным эффектам это приводит…»

— Значит, отец? — спросил Гензель, очнувшись от накатившей задумчивости.

Ничто не переменилось. Они с принцессой Бланко сидели в огромном неосвещенном зале. Между ними на столе стояла пустая бутылка с багровыми потеками на прозрачном стекле. Сперва Гензелю показалось, что принцесса задумчиво смотрит на бутылку. Но потом он понял, что взгляд ее устремлен на него самого. Странный взгляд. Он обратил внимание, что из этого взгляда пропал пьяный блеск. А может, его и не было. Принцесса Бланко разглядывала его внимательно и задумчиво. Как разглядывают странную диковинку непонятного назначения, привезенную из дальних краев.

— Отец?.. — переспросила она, приподняв брови.

— Вы убежали из дворца из-за отца?

Принцесса нерешительно улыбнулась. И куда делась хмельная раскованность?..

— Да. Это главная дворцовая тайна, так что поклянитесь ее не рассказывать. Я убежала из-за него. В какой-то момент мне показалось, что… В общем, я была юна и глупа. Мне…

— Вам показалось, что он готов совершить что-то плохое?

— Угу. Мне показалось, что он хочет убить меня. Таким вот я была глупым ребенком, представляете? Сбежала без оглядки, ночью. Несколько месяцев скиталась по королевству. Тогда я еще не знала, что он будет разыскивать меня. Только здесь, когда у меня появилась радиостанция, я на десятках частот услышала его призывы — во что бы то ни стало разыскать принцессу Бланко Комо-ля-Ньев. Я слушала их не очень долго. Потом перестала включать радио. Ох. Мне казалось, он все еще ищет способ очистить от гнилого яблока свое генеалогическое древо. Видите, Гензель, вы не единственный ребенок, запертый здесь. Я тоже слишком долго была ребенком — мнительным, испуганным и замкнутым. А дети слишком легко поддаются своим страхам. Мои владели мной шесть лет. Но появились вы, сударь, и, кажется, расколдовали меня. Теперь я вижу, насколько глупым ребенком была. И мне стыдно. Ох, церебротендинальный ксантоматоз!.. Чертовски стыдно. Глупейшее чувство.

— Вы выросли. — Гензель ободряюще улыбнулся принцессе. — Вот и все. Возможно, достаточно выросли, чтобы заглянуть в темный шкаф?.. Как знать, может, чудовище, что жило там так долго, вовсе не столь ужасно?

— Вы правы, сударь. Быть может, оно слишком долго скучало там, взаперти. Маленькое, очень глупое и одинокое чудовище…

Она вдруг придвинулась к нему, склонившись над столом. Странное дело, он легко парировал молниеносные выпады цвергов, но оказался совершенно не готов к этому простому и короткому движению. А еще к тому, что ее лицо окажется в нескольких сантиметрах от его собственного.

От принцессы Бланко пахло приятно и странно. Не туалетной водой и не духами. Потом, вином, сгоревшей изоляцией, пылью и ржавчиной. Но удивительным образом все эти запахи, наслаиваясь друг на друга, показались ему притягательными. Два серых глаза уставились на него, каждый был похож на прикрытую багровыми закатными облаками луну. Только лун этих на небосводе было две — и обе уставились прямо на него. Захотелось сглотнуть, но в горле оказалось сухо.

— Я выросла, — сказала принцесса едва слышно, закусив губу. — Это верно. Выросла в одночасье. И теперь мне надо нечто большее, чем маленькой девочке.

Он почувствовал, как у него вновь краснеют щеки. Проклятье. Надо попросить Гретель, чтобы она своими геночарами уменьшила кровоток в скулах, может, тогда это будет не так заметно…

Мальчишка. И верно — мальчишка.

— Ваше…

— Тише. Иначе проснутся цверги. И ради Человечества, надеюсь, нам не придется снова пить вино? Я уже устала изображать из себя хихикающую пьяную принцессу. Я выпивала по три бутылки за ужином. Знаешь, в этой крепости у меня было очень много долгих и холодных вечеров… А склады вина здесь просто огромны. У меня была возможность потренироваться.

Она коснулась рукой его шеи. Он отчего-то ожидал, что рука у нее будет грубой и мозолистой. Но пальцы оказались мягкими и удивительно теплыми. Только неумелыми. Обычная человеческая кожа, нежная и податливая.

Он попытался еще что-то сказать, прежде чем понял, что в этом нет нужды. И странным образом испытал облегчение. Больше ничего не требовалось говорить. Больше не нужны были слова. Слова лживы, обманчивы, как человеческая природа. Как геномагия. Как плоть. Слова делают все сложнее. В словах иногда очень трудно разобраться.