Геносказка

Монахи не тратили времени понапрасну. Едва касаясь пола, они рассредоточивались по разгромленному лазарету и занимали позиции. Им не требовались команды, не требовались условные знаки. Судя по всему, они знали, что делали, и настроены были крайне решительно. Не прошло и десяти секунд, как лазарет превратился в подобие шахматной доски. Только вместо шеренг белых и черных фигур по краям этой доски стояли две готовые к бою армии — генетические твари его величества и монахи Церкви Человечества. Гензель почувствовал себя крайне скверно, сообразив, что они с Гретель находятся в самом центре, рядом с хрустальным гробом. Крайне неудобная позиция на тот случай, если кому-то вздумается открыть огонь.

Его величество был удивлен, но не напуган.

— Поразительно, — невозмутимо произнес он, приподняв бровь. — Эта крепость стояла пустой несколько веков. Не странно ли, что именно сегодня здесь оказалось так много людей?..

— Возле тебя нет людей! — резко ответил ему уверенный и сильный женский голос, обладательницу которого Гензель еще не успел рассмотреть за серой стеной монашеских ряс. — Возле тебя лишь генетические вырождения и чудовища. Плоть от твоей проклятой плоти.

— Тем приятнее видеть вас здесь, моя драгоценная супруга.

Королева-мачеха почти не выделялась на фоне монашеских одеяний в своем скромном сером платье. Как и прежде, никаких украшений, никаких драгоценностей. Только лицо ее в этот раз показалось Гензелю куда более жестким. Словно было высечено из белого, с прожилками, камня. Страшное лицо.

— Убийца!.. — произнесла она голосом, больше походившим за шипение заживо сдираемой кожи. — Что ты натворил!

Король досадливо поморщился. Он поспешил отойти от гроба с принцессой и встать так, чтобы оказаться под защитой своего воинства. Не лишняя мера предосторожности, решил Гензель, учитывая, как глядит на него супруга…

— Очень смелое замечание, моя дорогая. Если бы я не знал, что вы сами наняли двух этих квартеронов, для того чтобы отравить принцессу, я бы даже подумал, что вы ей симпатизируете.

Королева-мачеха смотрела на мертвую принцессу с выражением искреннего страдания на лице. Которое тут же сменилось отточенной ледяной ненавистью, стоило ей перевести взгляд обратно на супруга.

— Ну конечно, твои шпионы… Ты же никогда не мог обойтись без них.

— Не могу же я оставаться слепым к тому, что происходит в моем дворце? — усмехнулся Тревиранус. — Разумеется, твое маленькое поручение не осталось для меня секретом. Я даже усмотрел в нем некоторую иронию… Два отравленных яблока! Положительно, у бедняжки Бланко не было шансов.

— Дрянь, — процедила королева-мачеха. — Генетический выродок. Удивительно, как в тебе нашелся хоть один процент человеческой крови…

— Твой визит стал для меня сюрпризом, дорогая супруга. — Судя по тому, как прищурился Тревиранус, его терпение едва ли было бесконечным. — И зачем ты прихватила с собой этот сброд в рясах? Я терпел его во дворце, но здесь, мне кажется, они не к месту. Здесь не церковь.

— Здесь храм, — мертвым голосом произнесла королева-мачеха. — Храм последнего на свете человека. Вот он, лежит перед тобой. Я бы сказала, что это твоя собственная плоть и кровь, но это не так. Ты — чудовище, Тревиранус. А твоя дочь была святой. Бывает в мире и такое…

— Ты…

— Я знала, что ты собираешься убить собственное дитя. И я с первого дня знала, что принцесса Бланко — святая, ниспосланная нам Человечеством, дабы быть символом вновь воссиявшего огня надежды.

— Святая! — расхохотался король, но смех вышел неестественным, возможно, из-за явственно слышимой в нем злости. — Да в своем ли ты уме? Я всегда был уверен, что рано или поздно вера сожрет твой мозг изнутри!

— Святая, — твердо произнесла королева-мачеха, и сверкание в ее взгляде в этот миг отчего-то напомнило Гензелю глаза цвергов. — Она — то, чего не может быть. Она — человек, рожденный из генетического тлена. Ее рождение было чудом. Человечество простерло над ней длань. Показало, что оно всегда с нами, что наша генетическая линия может восстать даже из пепла и грязи. А ты убил ее. Долгие годы я прощала тебе твою ненависть к чистому человеческому дитяти, но сейчас прощать не стану.

— Но яблоко?..

Точеный королевский подбородок дернулся, иссиня-черные волосы гибкими змеями хлестнули по спине.

— Мое яблоко не убило бы ее. Оно несло ей жизнь. Съев его, Бланко впала бы в глубокий летаргический сон, неотличимый от смерти. Чтобы я смогла увести ее туда, где у генетических вырожденцев вроде тебя нет власти.

— Понимаю, — Тревиранус прищурился. — Хотела превратить Бланко в очередную свою икону.

— Она стала бы надеждой и светом всех нас, изувеченных человеческих потомков.

«Причудливы дела твои, Человечество, — подумал Гензель. — Жизнь так сплелась со смертью, что уже и не разобрать, где что… А может, они и вовсе не могут существовать по отдельности?..»

— Зачем все это? — спросил король, разглядывая супругу с брезгливым интересом. — Зачем эти хитрости, этот обман, Лит?