— …Я вонзила иглу в пухлую детскую попку и сказала: «Принцесса умрет, не дожив до своего шестнадцатилетия! Ее погубит веретено деления, о котором я вас предупреждала. Но я позволила себе преподнести ей особый подарок… Ваша дочь умрет. Но не просто испустит дух, чтобы вы смогли положить ее в золоченый ящик, закопать и вздохнуть с облегчением. Умрет лишь ее мозг. Генетическая инфекция выест его изнутри, превратив в сгнивший орех. Нейроны обратятся в труху, сознание растает без следа. Но ее тело… Ее тело останется в порядке. Вы ведь так чтите форму, ваше величество, так заботитесь о фенотипе, не обращая внимания на то, что внутри! Принцесса не утратит своей красоты после смерти. Она будет прекрасна, розовощека и голубоглаза. По ее венам будет бежать свежая кровь, легкие будут работать, сердце — биться. Но внутри… Внутри она будет мертва. Я оставлю вам лишь оболочку. Красивую куклу, которая никогда не откроет глаз. Пустое тело, из которого навек ушел разум. Мертвый мозг в живом и прекрасном теле. Живой памятник покойнику. Вот мой подарок вам. Мертвая, хоть и дышащая, принцесса станет тем проклятием, которое повиснет на вас. Вы не сможете убить ее — у вас не поднимется рука повредить ее псевдо-живую оболочку. Вы не сможете вылечить ее — невозможно вылечить то, что было уничтожено. Вы будете обречены годами смотреть в ее пустые глаза, понимая, что ваша дочь и мертва, и жива одновременно. Вот мой дар! Как он вам?..»
Чудовище, понял он. И что самое страшное, не кровожадное чудовище, пышущее злобой, ненавистью ко всему живому, терзаемое голодом. Чудовище иного рода — безразличное, хладнокровное и равнодушное. В когтях которого ощущаешь себя даже не жертвой, а вырванной из тела крохотной трепещущей клеткой, зажатой в холодном металлическом пинцете…
Сделав еще несколько сложных пассов над обнаженной раной, служившей одним из центров управления живым домом, геноведьма легко поправила Гензеля на плече и продолжила путь.
— Из королевства, конечно, пришлось бежать. — Прикосновением изящной руки она отворила очередную дверь-перепонку. — Как ты понимаешь, после всего, что случилось, мне сложно было бы найти там контракты. Пришлось сменить много королевств. От тех, где геноведьм сжигали на площадях, до тех, где о них даже не слыхали. Мир велик, милый Гензель… Сбережений у меня не имелось, а генетические исследования — удовольствие не из дешевых, так что пришлось мне вспомнить ремесло странствующей геноведьмы. Но с тех пор я уже не повторяла прошлых ошибок. Не позволяла гнилым росткам того, что вы называете человечностью, проникнуть в сознание и заразить его. И это самым лучшим образом сказалось на эффективности. Гораздо проще работать, зная, что человек — это не священный сосуд, а груда плоти, в которой сидит самовлюбленный, трусливый и жадный паразит, именуемый человеческим разумом. Больше меня ничто не сдерживало. Я шла тропой истинной геномагии, и то, что она все дальше уводила меня от шумных городов и обитающих в них организмов, уже не казалось мне странным. В какой-то момент вслед мне стали сыпаться одни лишь проклятия. Люди по своему устройству примитивны, но всякий примитивный разум имеет защитные инстинкты, в первую очередь — инстинкт родства, позволяющий отличить близкую форму жизни от чужеродной и, следовательно, опасной. Ксенофобия — очередной бессмысленный и извращенный инструмент вашего сознания. Во мне стали ощущать чужую, где бы я ни оказалась, и в какой-то момент пришлось оставить практику. Но меня это не огорчало. Я поселилась здесь, в глуши, подальше от копошащейся и бурлящей биомассы, молящейся на свой генокод. И знаешь, ничуть об этом не жалею. Единственный недостаток — очень уж редко здесь оказываются молодые, полные живой горячей крови квартероны…
Страх вновь навалился на Гензеля с такой силой, что, казалось, парализовал бы все мышцы надежнее любого яда. Геноведьма мягко улыбнулась, словно какими-то замаскированными рецепторами уловила его страх. Изысканный и сладкий детский страх, пьянящий, как хорошее вино…
— Да, с юными квартеронами сложнее всего, — произнесла она задумчиво. — Редко кто в наше время отпускает детей погулять в Железном лесу. Мне пришлось заключить со здешними обитателями определенный договор. Не удивляйся так, мальчишка, мы, геноведьмы, способны договориться с любой живой материей, пусть даже столь искаженной и изувеченной, как здешние обитатели. Я подкармливаю Железный лес тем, что ему надо. Кусочки генокода, искусственно синтезированные пептидные гормоны, моторные белки, цитокины… У него изощренные вкусы, но в моих возможностях дать ему многое необходимое. Взамен я получаю вас. Маленьких квартеронов со сладким мясом и горячей кровью. Ярнвид — мои охотничьи угодья. Мои живые силки, неуклонно сгоняющие всю неиспорченную живность к моему порогу.