Геносказка

Голосовые связки хрипели, но были бессильны исторгнуть и слово. Гретель на него даже не смотрела, продолжала проверять приборы. Полуприкрыв глаза, она касалась каких-то хрящевых выступов, определяя, судя по всему, их положение и температуру, иногда запускала руку внутрь пульсирующих опухолей, что-то нащупывая… Она выглядела до отвращения естественно в этом ужасном окружении из органических пыточных инструментов. Она легко двигалась среди них, уверенно совершала свои манипуляции, и Гензель подумал о том, каким, оказывается, незнакомым может быть лицо, которое ты видел много лет…

«Просто здесь она на своем месте, — подумал он с тоской, глухой и тяжелой, от которой даже скулы заныли. — Впервые за всю свою жизнь — на своем месте».

Она теперь геноведьма. Она сохранила восемьдесят девять процентов чистого человеческого генокода, но это больше не роднит их. Она изменилась внутренне, безнадежно и окончательно, изменилась сильнее, чем ее могло бы изменить самое страшное и сильное генозелье.

— Готовь Расщепитель! — отрывисто приказала геноведьма.

Сердце Гензеля отозвалось на это жалобным дребезжанием.

— Сейчас, госпожа.

Опухоль, к которой подошла Гретель, была самой большой здесь. Скорее она даже напоминала не опухоль, а мясистый бутон огромного цветка со сложенными лепестками, замерший вертикально. Поверхность его была расцвечена извилистыми реками фиолетовых жил и крохотных папиллом. И бутон этот едва заметно двигался, покачиваясь на своем мышечном постаменте. Гретель быстро и ловко коснулась его в некоторых местах пальцем — и Расщепитель вдруг раскрылся, развернув свои алые кожистые лепестки, обнажал внутреннее пространство — скользкий влажный мешок с ореолом колышущихся липких отростков. Кожа сочилась полупрозрачной жидкостью, напоминающей патоку. Гензель не смог отделаться от мысли, что смотрит в чью-то жадно раззявленную пасть, истекающую слюной. Ждущую, когда внутрь залетит беспечное и вкусное насекомое.

— Расщепитель, — спокойно пояснила геноведьма, наблюдая за тем, как Гретель методично нажимает на отдельные папилломы так, словно те были обычными кнопками. — Простое и эффективное устройство. Пожалуй, его можно сравнить с желудком. Он растворяет все мягкие ткани и превращает их в питательную смесь с неповрежденными генетическими фрагментами. Твердые ткани вроде костей он измельчает, превращая в мелкий порошок. Потом все это подвергается обработке специальными ферментами и впрыскивается в кровеносную систему моего дома, откуда уже доставляется в различные органы в готовом к употреблению виде. Очень надежно и удобно.

Гензель представил себя в готовом к употреблению виде, и его едва не вырвало. Спасло лишь то, что даже рвотный рефлекс оказался парализован, выключен.

«Гретель! — взмолился он безмолвно, вперив взгляд в пробор из снежно-белых волос. — Перестань! Что же ты делаешь, сестрица?»

Показалось ему или нет, но Расщепитель, точно ощутив близость добычи, стал двигаться активнее. Его кожистые лепестки заволновались, слизистые отростки внутри распахнутой алой чаши начали едва заметно шевелиться. Гретель легко коснулась одной из его сторон, и сердце Гензеля дернулось, как рыба, зажатая в когтях взлетающей чайки, — бугристый стол, на котором лежало его безвольное тело, вдруг стал приподниматься одним концом, становясь наклонным. Нижняя его часть оказалась впритык к распахнутой пасти Расщепителя, а сам Гензель словно очутился на наклонной доске. Поверхность которой, как он с ужасом заметил, быстро делается влажной и скользкой. Ему не требовалось познаний в геномагии, чтобы представить дальнейшее. Его парализованное тело попросту соскользнет в ждущую его алую чашу.

— Насчет одежды можешь не беспокоиться, — сказала ровным тоном геноведьма. — Она растворится еще быстрее, чем твоя кожа. Не буду тебе лгать, процедура расщепления немного болезненна. Но ты ведь уже большой мальчик, правда?..

Сейчас он не чувствовал себя большим мальчиком. Он чувствовал себя крошечной съежившейся клеточкой. Напрячь бы хоть одну мышцу, заставить пальцы насмерть впиться в поверхность стола, задержать падение!.. Его мышцы даже не шевельнулись, ни одно их волокно не сократилось. Его тело уже было мертво, хоть и способно ощущать свою участь. Он был парализованным насекомым, которым пирует хищная оса. Абсолютно беспомощным и беззащитным.

Он попытался разбудить в себе ледяную злость, но та не отозвалась. Голодная акула, бороздящая внутреннее море его души, трусливо ушла на дно и затаилась. Акула способна испытывать ярость, сталкиваясь с другим хищником или явной опасностью. Но в этот раз она столкнулась с чем-то столь чужим и незнакомым, что животный инстинкт подсказал ей убираться подальше. У нее, по крайней мере, была возможность это сделать…

— Гретель, дорогая, помоги Гензелю, — попросила геноведьма вкрадчиво. — Надо расположить его тело так, чтобы оно лежало горизонтально и не мешало закрыться кокону. Руки должны лежать чуть в стороны, ноги — вместе… Если тело будет скрючено, процесс растворения пойдет неравномерно, а это помешает правильному усвоению.