Геносказка

— Я отнесу тебя в операционную, — произнесла геноведьма таким спокойным тоном, будто речь шла о небольшой прогулке. — Надеюсь, Гретель уже приготовила все необходимое для расщепления. Прости, забыла тебе сказать. Сегодня юная ведьма будет мне ассистировать. Сама попросилась. Знаешь, а ведь она и в самом деле обладает отличным потенциалом. Я бы даже сказала, крайне впечатляющим. За последние несколько месяцев, пока ты пользовался моим гостеприимством, она раскрылась с удивительной стороны. Она стала больше, чем моим подмастерьем. Она стала геноведьмой. Пока еще юной, пока еще неопытной, но все же…

«Гретель! — взмолился Гензель, раскачиваясь на узком и остром плече, цветочный аромат которого теперь казался омерзительным, как трупный запах. — Не верю! Заткнись!»

Геноведьма улыбалась. Гензель поблагодарил судьбу за то, что не может видеть ее лица, но отчего-то почувствовал эту улыбку всеми обмершими от ужаса клеточками своего тела. Как если бы эта улыбка была остро заточенным секционным ножом, мягко скользящим по его коже и выбирающим место для первого надреза.

Многие думают, что для того, чтобы стать геноведьмой, требуется особенный ритуал. Черные свечи из человечьего жира, зловещие клятвы, залитый какой-нибудь гадостью алтарь… Досужие вымыслы городской черни. Чтобы стать геноведьмой, не требуются ритуалы. Только понимание, которое приходит к каждому из нас в свой черед.

Гензель не хотел слышать, о чем говорит геноведьма, но его тело было лишено возможности отключить слух, как отключило прочие чувства и ощущения. Желал он того или нет, сейчас, неподвижным свертком свисая с ведьминского плеча, он был участником разговора.

— Нет, для момента инициации не требуется ритуала. Разве что небольшое жертвоприношение. Уничтожение одного бесполезного, никчемного и трусливого существа. Знаешь, где оно скрывается? — Геноведьма несколько секунд делала вид, что ждет его ответа. — Тут.

Бледный палец геноведьмы с идеально ровным ногтем коснулся ее собственного виска с едва угадываемой голубоватой жилкой.

— Оно обитает тут, это существо. Сплело там себе логово из страхов, стыда, рефлексии и предрассудков. Паразитическая форма жизни, которая заводится там с рождения, отравляя своим существованием ум. Оно выстраивает преграды из ложной жалости на пути нашего ума, разгадывающего генотайны. Оно отравляет своим нытьем наши планы. Оно наделяет эмоциями биологический материал на нашем предметном стекле. Отвратительное существо. Именно оно является тем, что мешает нам ощутить власть над материей по всей ее полноте, принять новые возможности и безраздельно править генетическими чарами. Оно должно необратимо умереть, чтобы его вчерашний раб стал истинной геноведьмой. Мыслительные ресурсы должны быть высвобождены из-под власти этого паразита, которого вы считаете своей человеческой душой. Иногда этот этан может быть болезненным — у паразита есть способы бороться за власть. Возможно, тебе приятно будет узнать, что Гретель прошла этот этап удивительно легко и скоро.

Гензель испытал ужас, как в тот раз, когда на пол его камеры упал крохотный детский палец. Только теперь это был не мизинец. Что-то другое. Что-то, при мысли о чем Гензель похолодел так, словно его собственный кровоток оказался парализован.

— Геноведьма рождается тогда, когда отбрасывает все препятствия, что стоят на ее пути, милый Гензель, все те слабости, что туманят взгляд, как окуляр микроскопа. Геноведьма не может себе позволить подчиняться чему-то столь примитивному. Тот, кто перекраивает саму биологическую суть мироздания, не может быть ее рабом. Поэтому истинная геноведьма не знает чувств. Она холодна, беспристрастна и сосредоточена на достижении своей цели. Все прочее — лабораторный мусор, который подлежит сожжению, бракованные препараты и биологические отходы.

Она лгала, Гензель знал это. Просто хотела напугать его, заставить впасть в предсмертное отчаяние, победить не только тело, но и разум. Гретель никогда бы не отдала свою душу ради того, чтобы стать геноведьмой. Чтобы превратить себя в равнодушный и безразличный аппарат, заключенный в человеческую оболочку, безразлично ткущий ткань реальности из бесконечного количества живых клеток.

«Она не такая!» — крикнул мысленно Гензель и вдруг ощутил прикосновение к собственному обнаженному сердцу десятка твердых острых камешков. Будто спал на них всю ночь. Он вспомнил глаза Гретель, живые, детские, но часто пугавшие окружающих своей прозрачной пустотой. Глаза, которые, казалось, с того момента, как впервые открылись, видели в окружающем мире чуть-чуть больше, чем обычные человеческие. Глаза, которые с готовностью впитывали пугающие иллюстрации Менделя, Докинза и Берга. Которые с удивительной скоростью поглощали бессмысленную писанину с истлевших страниц.