Геноцид и массовые репрессии

Деятельность Чжоу Яна была очернена полностью. Его активная борьба с «правыми элементами» в 1957 г. была квалифицирована как карьеризм; ему были зачтены выступления против гипертрофии «классовой борьбы», высказывания за «всенародную литературу и искусство». Его прямо обвинили в заимствовании советских идей и методов руководства, в «поощрении абсурдных теорий… «писать правду», изображать «среднего человека», «отказаться от решающего значения темы». Статья утверждала, что Чжоу Ян — «глава черного притона», создал вокруг себя «черную банду своих учеников, ветеранов буржуазной литературы, феодалов, национальных предателей, изменников и реакционных авторитетов». Министерство культуры КНР было официально объявлено «орудием диктатуры буржуазии против пролетариата», а творческие союзы стали называть «ревизионистскими организациями типа венгерского клуба «Петефи».

Зимой 1966-67 гг. центральная пресса перешла к публикации хунвейбиновских материалов об осужденных деятелях китайской культуры. Так стали известны обвинения, предъявленные Тянь Заню, Ся Яню, Оуян Шаню, Ша Тину, Чжао Шу-ли, Хуа Цзюнь-у и др. Осужденные очерняются от начала до конца, о них не говорится ни единого доброго слова. Обвинения тоже стандартны: антипартийная, антисоциалистическая деятельность, буржуазная идеология, ревизионизм. За всем этим стояла единственная реальная причина: сопротивление в той или иной форме насаждению культа личности Мао Цзэ-дуна и его политическому курсу.

В июле 1966 г. языком «культурной революции» стала площадная ругань. Печать непрерывно прорабатывала осужденных деятелей культуры, причем наибольшая доля критики досталась так называемым «четырем молодчикам»: Чжоу Яну, Тянь Ханю, Ся Яню и Ян Хань-шэну, которые практически осуществляли руководство творческими союзами в КНР.

Ни возраст, ни положение не могли защитить деятелей культуры от хунвейбиновского произвола. Трагическая участь постигла Лао Шэ. Против него кампании в печати не было, в Пекине постарались замолчать обстоятельства его гибели. В начале сентября на углу небольшой площади перед универмагом по улице Ванфуцзии висело рукописное сообщение одного из хунвейбинов-ских боевых отрядов: «Буржуазный элемент Лао Шэ черным самоубийством доказал свою контрреволюционность».

В настенном листке говорилось, что боевой отряд хунвейбинов прочесывал один из районов столицы: В доме Лао Шэ они испытали «возмущение и революционный гнев». Образ жизни писателя показался им «смесью феодализма и капитализма». В квартире Лао Шэ стены были увешаны картинами мастеров китайской национальной живописи, но среди этого, по выражению хунвейбинов, «феодального мусора» не нашлось места для портрета Мао Цзэ-дуна. В доме была выставлена коллекция китайского фарфора — и «ни одной чашки с изображением красного знамени». Наконец, в доме «до сих пор хранились ядовитые книги на русском зыке». Писатель не проявлял раболепия перед налетчиками, и поэтому с ним решили «бороться в духе культурной революции». Хунвейбины перешли к решительным действиям: порвали коллекцию старинных картин и перебили редкий фарфор.

Лао Шэ произнес речь, которую хунвейбины сочли «контрреволюционной». Лао Шэ сказал, что они сами не ведают, что творят, но когда вырастут, то раскаются. Последнее было воспринято хунвейбинами как неслыханная дерзость. Они предложили писателю сейчас же самому сжечь все книги прямо на полу комнаты. Лао Шэ отказался. Апофеозом враждебности «был его следующий поступок: «ослепленный классовой ненавистью», старый писатель покончил с собой.

Самоубийства в Китае в 1966 г. были частыми и обычными. И все-таки в принципе хунвейбины были против самоубийства, а потому в случае с Лао шэ сообщение о самоубийстве сомнительно. Писатель был в руках целого боевого отряда, и привыкшие к насилию юнцы могли лишить его жизни. Даже из хунвейбиновской листовки ясно, что старый писатель не склонил головы перед штурмовиками «культурной революции».

Репрессии «культурной революции» отличались необыкновенной даже для Китая массовостью и масштабностью, особой свирепостью морального подавления. Практически все слои интеллигенции подпали под их действие. Во всех государственных учреждениях, в системе органов образования — от начальной до высшей школы, в творческих союзах, редакциях и научных учреждениях, в аппарате государственного управления — пострадали практически все, хотя и в разной степени.

Главной целью, которая достигалась жестокими мерами морального унижения, был подрыв репутации интеллигенции и образованности в глазах народа. Необходимо было показать, что прежние знания, прежняя наука и культура — всего лишь «старье», «хлам», а их носители недостойны звания человека. Врагов официально именовали «уродами и чудовищами».