Геноцид и массовые репрессии

Жесточайший полицейский контроль распространялся на чувства и мысли людей. Им запрещалось думать, страдать, смеяться, плакать. Крик отчаяния, сострадание, просьба рассматривались как проявление недовольства и оппозиции. Агенты следили даже за мимикой людей. Выражение грусти или возмущения могли служить достаточной причиной, чтобы отправить чело-. века на тот свет.

В «коммунах» планомерно разрушались общественные связи. С этой целью разлучались дети, супруги, запрещались конфликты между соседями. Было ликвидировано все, что вело к установлению отношений между людьми: рынки, средства коммуникации, почта, телефон и т. п.

Разрушение семьи и внутрисемейных отношений совершалось методично, с помощью разнообразных средств. Усилия режима прежде всего были направлены на то, чтобы уничтожить чувства любви между супругами, между родителями и детьми. Супругов заставляли жить порознь, работать вдали друг от друга; им запрещалось видеться и помогать друг другу в горестях и тревогах, а также проявлять чувства привязанности, даже оплакивать умершего.

Люди боялись прийти на помощь друг другу из страха за свою жизнь. Боялись, например, поддерживать детей, родители которых были уничтожены, так как можно было тем самым навлечь на себя обвинение в сочувствии врагам. Поэтому многие сироты в коммуны не принимались, и жили как бродяги. Если этих детей заставали за выпрашиванием милостыни, их нередко забивали до смерти.

Достигших четырнадцати-пятнадцатилетнего возраста насильно направляли в так называемые «мобильные производственные бригады» или в армию. Полпотовцы считали, что именно в таком возрасте из них легче всего сделать солдат, слепо и бездумно исполняющих приказы.

Изнурительный труд и постоянное недоедание способствовали распространению болезней. Однако никакой медицинской помощи никто не получал. Медицинская служба была уничтожена. Из 683 врачей и фармацевтов в живых сталось 69. Болезнью признавалась лишь малярия или ранения. Других больных объявляли «лентяями» и «бунтовщиками», что нередко влекло за собой физическое уничтожение. Беременность рассматривалась как стремление уклониться от труда. Беременных ограничивали в питании. Отпуск по беременности и родам считался недоступной роскошью. Через месяц после родов женщина обязана была выходить на работу. Если она задерживалась, ее рассматривали как саботажницу.

«Врачами» при полпотовском режиме чаще всего были лица, не имевшие медицинской подготовки и нередко не умевшие даже читать. Основными лекарствами были — кокосовое молоко, кора деревьев и всевозможные химические растворы. Нетрудно представить, какую «помощь» получали истощенные больные от таких «врачей» и «лекарств».

За нарушение многочисленных предписаний работавшие в «народных коммунах» подвергались суровым наказаниям.

Установленная система наказаний включала только две меры: одна — увеличение обычной нормы в 2–3 раза, сопровождаемое сокращением пайка и избиением; вторая — смертная казнь.

ОНИ ЗНАЮТ, ЧТО ТАКОЕ АД

О трагедии обычной семьи, жившей в «коммуне» Псот из провинции Свайриенг повествует журналист М. Озеров («Октябрь, 1979, № 3).

«Все трое были похожи на скелеты — кожа да кости. У мальчика рука висела, как плеть. Тело девочки покрыли кровоподтеки. Они из провинции Свайриенг, что на юге Кампучии. Раньше жили в городе. Отец работал на текстильной фабрике, мать — на почте. После смены правительства фабрику закрыли, почту тоже, а их семью отправили в джунгли. Там создали «народные коммуны», — по сути дела, концентрационные лагеря. В каждой коммуне — плетеная вышка. Жителям запрещали покидать территорию, даже посещать родственников.

В «коммуне» Псот 5 тысяч человек с рассвета до темноты работали на поле — выращивали рис. Люди падали от усталости, каждый день кто-то умирал. Есть было нечего: миску риса и немного соли давали лишь два раза в сутки, а Дикие овощи и фрукты собирать не разрешали. В перерыве между работой, по вечерам, с семи до девяти часов, проводили собрания: речь обычно шла об «агрессивности» Вьетнама.

— В «коммуне» категорически запрещали читать, — говорил старший из детей. Этого шестнадцатилетнего юношу звали Ком.

Ночью он вставал, пробирался к кокосовой пальме, которая росла неподалеку, и доставал из дупла обмотанный тряпками сверток.

Что же прятал Ком? Оружие? Взрывчатку?

Еще более опасный, по мнению властей, предмет — книги. Солдаты убили одного из жителей «коммуны» только за то, что он держал в руках лист бумаги — решили, что это письмо. Если же находили журнал или книгу — расправлялись со всей семьей. Поэтому, прижав к груди сверток, Ком спешил в джунгли. Там при свете карманного фонарика он разворачивал тряпку и читал, читал… В драгоценном свертке хранились «История Кампучии» и еще четыре книги. Их удалось спрятать после того, как школу, где он учился, закрыли. Преподавателей тогда сразу арестовали. Заодно арестовали и старшеклассников: те тоже могли распространять «крамолу». А учебники, другие книги отобрали и сожгли.