Генрика

– Вот видите! – я поднял вверх указательный палец, – Ревновал, он ведь любит! А Ваня не посчитался с этим и спровоцировал, так ведь? Он спровоцировал сам! Я же не ошибаюсь?

– Нет, – солгала она святой ложью во имя спасения.

– Значит, ударил он в ходе драки, Елена, а это уже не умышленное убийство. Вы понимаете?

Она мне кивала. Она не представляла, как хорошо я ее понимаю! В ее жизни, всерьез, еще не было выбора. Подобные ей выбирают по принципу: «Это по мне, потому что в кайф!»; а это – «Не в кайф – значит, ну его на фиг!» Не мало таких, что делать, но я понимал их…

– Вот Ваша версия, Лена! Единственно спасительная в Вашем положении. Вы ее не рассматривали?

– Не-ет, меня только все допрашивали, а этой… – не решилась сказать специальное слово Лена, – Не, – отрицательно покачала она головой, – ни с прокурором, ни с вашими, у нас ничего такого не было…

– А доказать бы еще аффект, Елена! Да Сенека Ваш и по амнистии выйдет! На волю!

«Подобное выкрутить -это же кайф!» – взглядом рву кожу на теле Елены, чтобы увидеть там эту мысль…

– А эффект, – осторожно спросила она, – доказать его можно?

– Можно. Конечно, можно. Вы же свидетель: такой же, как и жена убитого. А что скажет она, представляете? И я представляю: для всех он преступник, для Вас – любимый! А это много значит! Вам надо сказать свое слово! Убитый виновен в драке, а Сенека – он жертва водки и дурного характера Вани. Судья это сможет увидеть? Сможет! – рублю я ладонью воздух, – Сможет, если это докажет свидетель, если его убедите Вы – свидетель, любящий человек, настоящая женщина! Вы понимаете, Лена?

Я видел: она понимает, она стала думать, её увлекла своя мысль, но Сенека велел однозначно другое, и ей не просто. В ней, как на северных реках весной, шел процесс: взлом взбухшего, синего льда. Она делала выбор.

– Жизнь в бегах – это жизнь без тебя… – подчеркнул Алеша, – И все равно попадется, но уж тогда он получит все! Тогда не спасти, и не видеть тебе его больше. Ты понимаешь? А так, смотри, человек, – он кивнул на меня, – говорит тебе дело.

Я устал, как от трудного дела, и снова подумал о том, что мой сын редко видит меня; мало в чем я могу помогать ему, из-за нехватки времени. А жизнь ребенка не так уж проста; и в ней есть проблемы, и та же необходимость выбора…

– Лена, Вы поняли? Я должен ехать, – сказал я, – спешу, у меня дела. А выбор за Вами! И только за Вами!

– А суд, он как…– спросила она, – эффект и там, ревность… он это сможет?

– Только он и сможет! Но слово за Вами, и только сейчас.

Она поняла, что действительно я могу прямо сейчас уехать: а где взять второго такого, как я?

– А он уедет, – своевременно вставил «свои пять копеек» Алеша, – он здесь не служит. Он нам всем начальник. Приехал, раздал нам команды. Уехал. Всё!

Заметил: она оценила, что я – начальник.

– Случайно заехал, – признался я, – ну а Вы… – дружелюбно смотрел я в глаза Елены. Я медлил, мне слова подобрать непросто: у нас еще не остыли ладони – я же брал их, ладони девушки Лены в свои ладони…

– А Вы… – тушевался я, – Что-то напомнили мне … – Я, в общем… – пятерней всшебуршил я виски и махнул рукой, – О любви задумался, лично о Вас, почему-то…

– А что я должна?

– Не должны, а можете, Лена!

– Что могу? – низко, чуть слышно, буквально по доскам пола, прошелестел вопрос.

– Обеспечить нам встречу – мне, и Сенеке!

Она головой тряхнула, как от того, что мои слова обожгли ей щеки:

– А если я это… потом? Или это поздно?

– Да, потом – поздно!

– А… – она не хотела не верить мне. Ткнула губы в кулак, потом, глядя в глаза, спросила, – Зачем эта встреча?

– Убийцу, – не отвел я взгляда, – найду без Вас, Лена, не сомневайтесь. Встреча нужна чтобы дать нам шанс: Сенеке, тебе и…

Ледовый панцирь в бурлящей реке размышлений Елены, сорвало:

– Я покажу Вам, где он… А Вы докажите эффект…

Руки упали с колен, она поднялась, выжидающе глядя на нас с Алешей.

***

У нее больше не было слов, она устала, но мы не давали ей помолчать. Они были с Алешей на заднем сиденье, невидимые за тонировкой стекол. Лена показывала дорогу, а мы расспрашивали, в какой обстановке нас может встретить Сенека. В доме – рисовалась нам приблизительная картина – могут быть посторонние люди. Тесть и теща хозяина, жена, и двое детей-подростков. Компания, кроме малых, пьющая. Есть топоры и ножи, есть даже ружье… Сенека велел туда не появляться, а после, когда опера отвяжутся и пошлют ее к черту, она должна пойти к старому, деревянному мостику, и спрятать там его паспорт и деньги. «Есть, – сказал он, – места надежные. Там не достанут. А я осмотрюсь, окопаюсь, тебя позову…» Мне повезло, что Сенека спутался именно с Леной…