Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса

В тот вечер Тайный совет собрался в резиденции епископа Гардинера в Саутуорке. Я оповестил их о собрании днем, получив от Фицуильяма очередные свидетельства и обвинения. Мне хотелось побыть одному, и под предлогом охоты я решил прогуляться по окрестностям Хэмптона и там отдал распоряжение призвать всех советников в Лондон на чрезвычайное совещание. Это дело надлежало хранить в строгом секрете, поэтому, не возвращаясь во дворец, я отправился к королевскому баркасу на берег Темзы. По Хэмптон-корту уже поползли слухи, и все понимали, что назревают неприятности. По моему приказу Екатерина оставалась в своих покоях.

В великолепно обставленном зале особняка Гардинера передо мной сидели за столом приглашенные члены Совета: лорд-канцлер Одли; довольный и важный Томас Говард, которого срочно вызвали в столицу; секретарь совета Уильям Питри; Брэндон, Кранмер…

Я мысленно перечислил их. Да, все здесь. Я прочистил горло.

– Господа, – начал я, – вас просили явиться сюда в столь неурочное время… – Чуть помедлив, я решительно продолжил: – Дабы обсудить определенные события, злоумышленные обвинения, выдвинутые против королевы.

Я взмахнул документами, подлинными свидетельствами осведомителей.

– Пока мы путешествовали, лорд-архиепископ и члены Совета, в наше отсутствие занимавшиеся государственными делами, – произнес я, кивнув в сторону Кранмера, Одли и Сеймура, – получили сообщение о предполагаемых злодеяниях нашей… супруги. Понимая серьезность данного положения, архиепископ счел уместным ознакомить нас с этими писаниями. Мы провели начальное расследование. И в силу скандального характера подобных обвинений нам с вами придется рассмотреть их, прежде чем передать в суд. Свидетели… обвиняемые будут говорить открыто… и во всеуслышание.

Необычное решение… Мне едва верилось, что я мог сказать такое. С тех пор как началось страшное разбирательство, я жил словно во сне, мне постоянно мерещились жуткие видения.

– Нам предстоит выяснить все подробности, – заявил я. – Первым мы выслушаем Джона Ласселса.

В зал привели пожилого мужчину крайне благообразного вида.

– Назовите ваше имя и звание.

– Я Джон Ласселс, проживающий в Лондоне.

– Род ваших занятий?

– Я понимаю вашу заинтересованность, – возмущенно выпалил он, – поэтому давайте говорить начистоту, не пытаясь ничего скрыть. Да, моя сестра Мэри служила горничной в доме герцогини Норфолк, и я спросил ее, почему она не подыщет себе службу при дворе. Все, кто знал раньше королеву, ходатайствовали о месте в ее свите. Так сделала и Джоан Балмер, которая постоянно писала сестре из Йорка, и Кэтрин Тилни, тоже ставшая королевской камеристкой. Отчего бы и Мэри не быть фрейлиной?

– Продолжайте, – сказал я, постукивая пальцами по столу.

– Сестра ответила: «Я не хочу служить такой королеве. Более того, мне жаль ее». Я спросил почему, и она ответила: «Она вышла замуж, потому что по натуре ветрена, да и поступки ее не лучше».

Я окинул взглядом советников. На их лицах застыло потрясенное выражение.

– Так что же подразумевали ее слова? Вы поинтересовались, что она имела в виду? – отрывисто спросил я.

– Да. И она рассказала, что… – он помялся, его голос вдруг затих, словно кончился завод у механической куклы, – учитель музыки, некто Мэнокс, хвастался, что давно развлекается с ней и даже знает, какая отметина есть у нее на интимном месте…

У Екатерины был маленький, похожий на лесенку шрам на верхней части бедра, след зашитой рваной ранки, полученной ею в детстве. В наших играх я любил целовать этот шрам, мои губы будто бы переходили со ступеньки на ступеньку и в конце концов припадали к входу в ее сокровенное лоно.

– …а потом герцогиня его выгнала, обнаружив, что они ласкают друг друга, запершись в гостиной, где стояли верджинелы.

Музыка… учитель музыки… Марк Смитон… Боль, казалось забытая навсегда, вновь начала раздирать мне душу.

После Ласселса вызвали Мэри Холл. Она оказалась именно такой, какой я представлял ее: высокая, строгая и невзрачная. Ничуть не колеблясь, она выложила все, что знала.

– Учителя музыки сменил другой кавалер – Фрэнсис Дерем, дальний родственник, подопечный герцога Норфолка. Он был куда как охоч до пирушек в мансарде, где спали девицы, и быстро стал их постоянным гостем.

Летний секретарь Екатерины! Кузен-пират! О Господи Иисусе, О Господи!..

– Прошу вас пояснить ваши слова, – с мучительным видом выдавил Норфолк.

Его охватил страх.

– Девицы проводили ночи в дортуаре, общей спальне. Герцогиня велела им запирать двери в восемь часов вечера. Но ее комнаты были в другом крыле, и, кроме того, она стала туговата на ухо. Как только герцогиня удалялась отдыхать, начиналась развеселая вечеринка! Каждый одолеваемый похотью жеребец графства галопом влетал в «девичью светелку». Они влезали туда через окно, приносили клубнику и вино и наслаждались с избранными дамами. О благопристойности никто не заботился – они лишь опускали пологи кроватей.

– Какая мерзость, – пробурчал Норфолк.