Генрих VIII. Жизнь королевского двора

После рождения принцессы Марии прошел почти год, а королева так и не зачала долгожданного сына. Весной 1517 года она предприняла еще одно паломничество в Уолсингем²⁹ в обществе герцога и герцогини Саффолк. Екатерина становилась все набожнее, и потеря каждого ребенка заставляла ее все более страстно искать утешения в вере. Она постарела и растолстела, хотя послы по-прежнему отмечали белизну ее лица. Королева уже не принимала такого живого участия в придворных пирах и во многих случаях покидала их рано, хотя никогда не уклонялась от исполнения своих обязанностей во время официальных мероприятий. Очевидно, они с Генрихом отдалялись друг от друга.

Настал Злосчастный Майский день (под таким названием он вошел в историю). Король со свитой отправился в кенсингтонские леса за цветущими ветвями боярышника. А в Сити вспыхнул бунт – подмастерья, сговорившись, большими толпами высыпали на улицы и принялись нападать на иностранных торговцев и ремесленников, угрожая убить лорда-мэра и олдерменов. Несколько человек были ранены, многих арестовали, главарей казнили, и 22 мая четыре сотни участников мятежа предстали перед королем в Вестминстер-холле с веревочными петлями на шеях. Уолси и королева Екатерина прекрасно разыграли заранее срежиссированную сцену, встав на колени и умоляя короля сохранить бунтовщикам жизнь. Генрих милостиво простил всех, и подмастерья от радости стали бросать в воздух шапки, а их матери слали благословения королю³⁰. Некоторые современные авторы утверждают, что сестры Генриха тоже вступились за буянов, однако Мария тогда находилась в Саффолке, а Маргарита 18 мая уехала в Шотландию вместе с дочерью, и Генрих больше ее не видел.

24 «Многие умирают вокруг нас»

Весна 1517 года принесла с собой эпидемию потливой лихорадки, страшного заболевания, которое убивало людей с невероятной скоростью. «Человек мог испытывать легкую головную и сердечную боль; вдруг его пробивал пот, и врач становился бесполезен, так как, сколько бы вы ни кутались, через четыре часа, а иногда через два или три, вы отправлялись в мир иной без долгих страданий»1. Помимо сильнейшего потоотделения и приступов озноба, симптомами болезни могли быть боль в животе, головокружение, сыпь, головная боль и нервное истощение. Большинство умирало в первый день: человек мог «быть весел за обедом и мертв к ужину»2. Но «по прошествии суток опасность для жизни оставалась позади»3. Нередко заболевание было чисто психосоматическим: ходило достаточно жутких слухов, чтобы вызвать «тысячу случаев потливой болезни»4, и Кьерегато отмечал, что здоровые люди «больше страдали от страха, чем больные – от самой потливой лихорадки»5.

Медицина во времена Тюдоров являлась смесью знаний, полученных от древних греков, суеверий и накопленного с годами здравого смысла. Эндрю Бурд рекомендовал тепло укутывать больных, лежащих в постели, и как следует растапливать камин, чтобы болезнь вышла с потом; другие врачи советовали применять патоку, травы, экзотические снадобья вроде настоя толченого сапфира или золотого порошка. На деле же ни один не имел реального представления о том, что представляет собой потливая лихорадка и как ее можно лечить. Доктора сходились лишь в одном: больной должен бодрствовать, чтобы не впасть в кому.

Впервые потливая лихорадка появилась в Англии в 1485 году. Тогда болезнь посчитали Божьей карой Генриху Тюдору за узурпацию трона. В тот раз «едва ли один из сотни человек избегал смерти»⁶. Следующий, не такой жестокий всплеск заболевания произошел в 1508 году. Европейцы называли эту напасть «английским потом» – болезнь получила большее распространение в Англии, чем где-либо еще. После 1551 года вспышек потливой лихорадки больше не случалось, и сегодня мы не можем точно сказать, что это была за болезнь. Были предположения, что речь идет о брюшном тифе – особо опасной форме потницы, – разновидности гриппа или сыпном тифе. Так как бактерии и вирусы способны мутировать, это была, вероятно, вирусная инфекция, которая со временем перестала нести смертельную опасность.

Чума различных видов, особенно бубонная, во времена Тюдоров была эндемичным для Англии заболеванием. Вспышки ее происходили почти каждое лето – иногда сильные, иногда не очень. От этой болезни умирали в основном бедняки, не имевшие возможности покинуть зараженное место, что было доступно более обеспеченным людям. В перенаселенных, грязных городах чума на жаре распространялась стремительно, и Лондон, внутри стен которого проживало около 70 тысяч человек, неизменно становился местом, где болезнь свирепствовала сильнее всего. В 1513 году в столице Англии от чумы ежедневно умирали три-четыре сотни человек⁷.