Что ночью дразнит Мефистофель,
В немом сиянии луны
От стен холодных отражался,
Отображая все те сны,
О коих он сказать боялся.
Вот первый сон: он вновь стоит
На ветхом ноевом ковчеге,
И белый голубь вдаль летит
В непрекращающемся беге,
А с ним святые сыновья,
Три на словах знакомых брата,
Что от широкого Днепра
До берегов реки Евфрата
Наш делят мир между собой,
И вот потомки Иафета
На север посланы судьбой
По воле Ветхого Завета.
Но просыпается монах,
И снова образ в чёрной ризе
Внушает неподдельный страх.
Подобно утреннему бризу
Его дыхание во мгле.
Безмолвен вечер, тихи звёзды;
Похоронённые в земле
Белеют старческие кости,
И инок сумраком объят,
Потерян в саже полуночной,
Где главный мученик распят
Под сводом кельи одиночной.
Вот сон второй: толпа людей
Стоит в округе Вавилона,
Не в ожидании царей,
Что вдруг сойдут с пустого трона,
Не перед битвой собрались,
Не в трепете благоговейном
Застыли сотни чьих-то лиц,
Не в клятве быть отчизне верным,
Нет — люди строят до небес
Огромный столп, ступень до Бога,
Но вместо этого злой бес
У христианского порога
И рвёт, и мечет: даже он
Подобной наглости не ровня.
В сердитом небе страшный гром
Ритм отбивает хладнокровно,
И наконец-то Саваоф
Смешал надменные народы,
Их разорвал цепочки слов
На непонятные аккорды.
И снова явь. Монах один.
Перо застыло над бумагой.
Средь неизведанных руин
Он бродит мыслью запоздалой,
И инок пишет, пока свеж
Неимоверный, иллюзорный
Сна фантастического след
И ум послушника покорный.
Вот третий сон: святой Андрей
Глядит на каменные горы,
И у подножия церквей
Звучат служебные миноры.
Он слышит чьи-то голоса,
Превозносящие столицу;
Его печальные глаза
Встречают раннюю зарницу,
Когда диск солнца над холмом
Встаёт особо величаво,
И разговор с учеником
Ведёт он честно, не лукавя:
«Ты видишь горные хребты?
Ты видишь маковые дали?
А что тут будет, знаешь ты?
Я так скажу: сердца из стали
Великий город возведут
Под взором Божией благодати
На этом месте, и их труд,
Достойный искренней награды,
Спустя века не пропадёт».
Сказал Андрей и крест поставил.
Так раскололся чёрствый лёд
Спустя года под грузом правил.
И снова инок одинок.
Он пишет летопись народа,
Перо строчит десятки строк,
Уже не летопись, а ода
Из-под его идёт пера.
Устал монах, чтецы устали,
Писать уставшая рука
Безмолвно молит о пощаде,
И было много этих снов,
И все мы знаем эту повесть
О похождении врагов
На Русь святую. Наша совесть
Нам не позволит хоть на миг
Забыть истории любимца
И повести изящный лик,
Чей автор — Нестор Летописец.
Княгиня Ольга
Над Русью вставала немая заря –
Рассвет наступил только-только.
В тени, облачившись в одежды царя,
Стояла княгиня Ольга.
Лицо молодое мрачнее грозы:
В ней тихая ярость клокочет,
И лошадь, что слуги ведут под уздцы,
Встречаться с княгиней не хочет,
Но та непреклонна — ей ехать пора.
Три мести уже совершилось,
Осталась последняя, только одна.
«Ах, если бы всё получилось», -
Так молится Ольга, не зная кому:
Какому безликому богу?
А может быть, Игорю? Павшим в бою?
Назад не нашедшим дорогу?
Но ей неспроста снились бури и штормы,
И ей неспроста снились злые снега;
Ей снился холодный и шквалистый ветер,
Ей снилось сражённое войско врага…
Ей снилось солёное Русское море,
И плыли стремглав из Руси корабли
Туда, где княгине про терпкое горе
На время забыть не друзья помогли.
Но это лишь будет. Над тихим Днепром
Стояла княгиня Ольга
В кольчуге железной, с булатным мечом,
И воздух предутренний, волглый
Дышал по-осеннему скромным теплом.
Летели кровавые листья
Над потемневшей, зеркальной водой,
Своё сознавая бессилье.
И так же бессилен был город древлян:
Горящая белая птица,
Что символом мира слыла у славян,
Сожгла их родную столицу,
И там теперь пусто, лишь пепел седой
Лежит в волосах у княгини
Да редко парит над прожжённой землёй
Орёл в ожидании битвы.
Но вот Ольге снова мерещится море,
Взаправду на этот раз, а не во сне,
За ним возвышаются синие горы
И так соблазнительно манят к себе,
Но мимо проходит надменный корабль
И дальше несётся в широкий простор,
А мудрая Ольга в раскрытые дали,
Вперёд направляет свой пристальный взор.
Крикливые чайки кружили над ней,
Уж виделся греческий город,
Таинственный сумрак церковных огней
Её проводил до порога,
И хор голосов, отражаясь от стен,
Её убаюкал в надежде,
Что Ольга покинет свой собственный плен,
Забудет про имя невежды.
Шептали молитвы при тусклых свечах,
И пах по-уютному ладан,
А Ольга держала в дрожащих руках
Евангелие от Иоанна.
Над Русью вставала немая заря –
Рассвет наступил только-только.
Стояла одна у ворот алтаря
Святая княгиня Ольга.
Молодой человек
По улице брёл молодой человек в пиджаке,
С сигарой во рту, с зонтом тёмно-серым подмышкой,
И белый туман, словно кофе в парном молоке,
Беззвучно кипел меж домов, как под бронзовой крышкой.
Ноябрь лениво стекал полумёртвым дождём
По стенам кирпичным, по вечно сухому бордюру,
И тот молодой человек с тёмно-серым зонтом
В волнении смутном поправил свою шевелюру,
Впуская в себя глубоко ядовитый туман
И клетку грудную сжигая отравленным дымом,
Но эта иллюзия, этот искусный обман
Пленяет не хуже незримых интриг анонима.
Стучит монотонную дробь за немытым окном