Геометрическая поэзия

Нет, это Лондон, мрачный и сырой,

Дымит туманом, ливнем провожает

Девчушку с непокрытой головой.

Над Темзой спит забытый мною Лондон…

Он как мертвец, как серое кино,

Как неприступный принц, как старый ворон,

Как чёрно-белые костяшки домино.

Город, утопающий в зелени

Мне опять снится он –

Мой заезженный сон,

Этот город, застрявший во времени,

Город умерших душ,

Город ливней и луж,

Город, утопающий в зелени.

Переулки молчат,

Только тихо ворчат

Робким шелестом лип и берёзок,

Когда где-то вдали

В тишине до зари

Шевельнётся седой перекрёсток.

Не достроен проспект,

И заброшен проект;

Я брожу по пустынным аллеям

И пытаюсь понять,

Что мне надо менять,

Чтоб придаться другим сновидениям.

Этот город пустой

Не играет со мной,

От меня не скрывает секреты,

Но и мне не даёт

Уходить, наперёд

Зная все мои варианты ответов,

И слоняюсь одна

Среди странного сна –

Ни души и ни звука, ни шороха, -

Пока город, звеня,

Заставляет меня

Разрываться, как будто от пороха.

Ханахаки

Пол покрыт голубыми цветами,

Я лежу в неродимой постели;

Все бутоны добыты трудами

Моей неизлечимой болезни.

Лепестки снова смешаны с кровью,

Голубой контрастирует с красным,

Не даёт мне вздохнуть полной грудью

Дикий кашель, что мне неподвластен,

И ни вздоха не сделать, ни стона

С лепестками на сердце горячем,

Потому что не знают урона

Мои чувства в огне не щадящем.

Я мечусь, как в бреду, в лихорадке:

Нет лекарства от этой болезни,

Бьётся сердце, как будто в припадке,

Извергая на простынь постели

Целый ворох свежайших бутонов –

Я могла бы работать флористкой,

Если б не было всех этих стонов,

Если б я не была мазохистской.

Распускаются вновь в грудной клетке,

Разрывая трахею на части,

Васильки на завянувшей ветке,

Что когда-то была в моей власти.

Для меня есть одно утешение:

Мои муки в цветах не напрасны,

Хотя это моё «нелечение»

Может быть даже очень опасным,

Но ведь я говорила, что нету,

Нет лекарства, и стонут во мраке

Лепестки бирюзового цвета

И святая болезнь ханахаки.

Мои похороны

Плач разносится во все стороны –

Это в церкви идут мои похороны,

Это в церкви меня отпевают

И талант мой землёй засыпают.

Было страшно ли мне? Нет, ни чуточку:

Я попалась в капкан, не на удочку,

И уже сожалеть будет поздно

И, мне кажется, несерьёзно.

На столе стоит гроб с белой скатертью;

Тихо шепчется поп с моей матерью,

Слёзы льют надо мной, разрываются,

А я как за стеной, называется.

Над могилой кричат, но не вороны –

Это в церкви идут мои похороны.

Я случайно вздохнула: мне кажется,

Что услышат сейчас, испугаются,

Но не слышит никто ни органа,

Ни молитв и ни вздохов — нирвана…

Для меня специально из классики

Исполняют этюд, как на празднике,

И я с радостью пью ту нирвану,

Исцелившую старую рану.

А вокруг всё толпа; время тянется,

Моя жизнь всё никак не кончается,

И я слушаю хор, лёжа в гробике

С диадемой на розовом лобике.

Не расходятся люди… За что же

Эти адские муки мне, Боже?

Я хочу получить в райской школе

Аттестат о неслыханной воле,

Доброте, что не видели в свете,

О вопросе и сразу ответе,

Я хочу, чтобы все эти люди

Были счастливы в райском приюте.

Подошёл ко мне снова священник:

В его пальцах изящный подсвечник;

Не подсвечник — святое кадило

Моё тело дымком опалило…

Что же, старец, спасибо за слово,

Что спасёт от падения любого,

Я тебя на том свете припомню

Добрым именем, верный паломник.

Наконец-то в могилу спускают,

Через пару минут закопают…

Не кричите, не плачьте, вы, вороны –

Это в церкви идут мои похороны…

Пшеничные волосы

Снова всходит луна, предвечерние полосы

Освещают надеждой пшеничные волосы,

Что струятся в руках, словно жидкое золото,

Словно мёд, наконец-то застывший от холода.

Я люблю эти волосы цвета пшеницы,

Что качаются в поле под щебет синицы,

Что хранят чёрно-белое дерево, трепет,

Когда думают, что их никто не заметит.

Они лентой песчаной вдоль берега вьются,

Как змея, с пересохшей пустыней сольются,

И не шелест волны мне мерещится снова –

Это волосы шепчут подобия слова.

Я смотрю и не вижу пшеничные пряди,

Потому что они развеваются сзади,

Потому что они, словно ангел-хранитель,

Раскрывают свои обнажённые крылья.

Я их ласковый шёлк пропускаю сквозь пальцы;

Заплетаются волосы в собственном танце,

И тугая копна распадается ворохом

Между тихой землёй и расплавленным воздухом.

Расцветают в воде белобрысые лотосы,

Расцветают надеждой пшеничные волосы,

И качаются в поле немые колосья

Вокруг собственной тонкой невидимой о́си

Одиночество

Я в одиночестве прошла

Тропинок столько, сколько зла

На всей земле, наверно, нет,

В попытках тщетных дать ответ,

И вот я здесь. Родной привал,

Очередной, как будто знал,

Что мне придётся вместе с ним

Под небом спать в соседстве нимф.

То было поле. Рожь, звеня,

Вокруг весёлого огня

Качалась, образ золотой;

Ворчливый ворон молодой

Под небом каркал; ручеёк

Сам по себе куда-то тёк,

И саранчи приятный треск

Мне заменял озёрный плеск.

Полёвки бегали по мне,

Не замечая в темноте

Меж телом дышащим, живым,

И камнем мёртвым, ледяным

Границы, словно есть душа

Почти у каждого гроша,

И нет различий между мной

И развалившейся стеной.

Еле заметный Водолей

Сиял над злаками полей,

И я чертила Южный Крест,

Обозная, сколько мест