Геометрия осознанности. Мистическое учение Пифагора.

Это что-то такое, что не имеет никакого отношения к вам, к вашему эго, вашему уму, вашему телу. Это что-то очень чистое, невинное, это часть вечности. В тот момент, когда ум Будды находился в абсолютном покое, запредельное проникло в него. И он стал богом. В течение семи дней он молчал. Он не мог произнести ни единого слова. История говорит, что боги на небесах очень сильно забеспокоились из-за этого, потому что это большая редкость, когда человек становится буддой... если он останется в молчании, тогда кто же будет учить миллионы людей, которые слепо блуждают в темноте?

Это всего лишь миф, красивая история, но она очень показательна и имеет большое значение. Эти боги пришли к Будде, поклонились ему и стали молить его: «Говори! Расскажи людям о том, чего ты достиг».

И когда Будда заговорил — слова пришли из его ума, они были частью ума. То, что произошло с Буддой, случилось в тишине, но затем ему пришлось использовать слова. И эти слова принадлежали уму.

То, что я знаю, находится за пределами ума. То, что я говорю вам, — приходит через ум. Мои слова — это часть ума, но мои знания — это не часть ума.

Большинство из нас знают о Пифагоре благодаря его теореме о прямоугольном треугольнике: в прямоугольном треугольнике квадрат длины гипотенузы равен сумме квадратов длин катетов. Есть ли у этой теоремы какое-либо мистическое значение?

Из-за этой теоремы, и только из-за этой теоремы Пифагора понимали неправильно на протяжении веков. Люди на Западе совершенно забыли о том, что он был буддой. Они думают о Пифагоре только как о великом математике. Во всех исторических книгах он указан как математик. В школах, колледжах, университетах о нем помнят только из-за этой теоремы.

Эта теорема оказалась роковой для Пифагора. Если бы он не открыл ее, было бы намного лучше — тогда бы его знали как мистика. А эту теорему наверняка открыл бы кто-нибудь другой. Такие открытия не могут долго ждать. Говорят, что любое научное открытие должно случиться — на несколько лет раньше или позже. Даже теория относительности Эйнштейна — этот сложный феномен — даже эту теорию обязательно открыл бы кто-нибудь в течение двух-трех лет, если бы этого не сделал сам Эйнштейн. Сейчас это известно совершенно точно. Почему? Потому что наука — это более или менее коллективный феномен.

Религиозность индивидуальна, наука социальна. У религиозности нет традиций, а наука — это традиция, она передается от одного к другому. Если появился Эдисон, значит, обязательно должен появиться кто-то, кто воспользуется его открытиями. Если появился Ньютон, значит, обязан появиться и Эйнштейн. Это мир причины и следствия... одно ведет за собой другое.

Но в мире религиозности традиционность невозможна. Если бы не было Будды, то вовсе не обязательно, что кто-то другой открыл бы то, что открыл Будда. Если бы не было Иисуса, то вовсе не обязательно, что кто-то другой пришел бы к той же самой двери, к которой пришел Иисус. Это индивидуально, абсолютно индивидуально — ив этом вся красота религиозности. Это не общественное достижение.

Наука развивается и развивается, она зависит от прошлого. Религиозность от прошлого не зависит. Без Ньютона не было бы Эйнштейна, Ньютон — это необходимое звено. Но без Кришны Будда случился бы — здесь связующее звено не нужно. Я мог бы быть независимо от того, существовал ли Будда в прошлом или нет — здесь связующее звено не нужно.

Религиозность двигается внутрь — к самой вашей сердцевине. Наука двигается наружу — она исследует законы природы, которые доступны каждому, поэтому их открытие — это всего лишь вопрос времени. Каждое научное открытие должно случиться рано или поздно.

Но о Пифагоре забыли из-за его теоремы — его слишком сильно стали идентифицировать с ней, он стал известен как математик. Однако математика не была его подлинной сущностью, это было всего лишь хобби. Математика была таким же хобби для Пифагора, каким для Кришны была игра на флейте. Хорошо, что люди не забыли о том, что Кришна был мистиком, и не запомнили его лишь как музыканта.

Но именно это случилось с Пифагором. И случилось это по вине Запада. Западный ум уделяет слишком большое внимание вещам, которые можно использовать во внешнем мире. Теорема Пифагора имела огромное значение, без этой теоремы мировая геометрия лишилась бы чего-то очень важного. Пифагор удовлетворил эту потребность. И поэтому Запад считает, что он был в первую очередь математиком, а мистицизм был всего лишь его эксцентричным увлечением. На самом деле, все было наоборот: мистицизм был его душой, а математика — всего лишь хобби.