Георгий Седов

Особенно запомнилась маршировка. Каждый день на просторном дворе Замурушкин обламывал матросов и поодиночке и повзводно. Учил вытягивать носок по струнке, бросать правую ногу на землю и тотчас же, не сгибая корпуса, выкидывать левую. Ногой полагалось бить крепко, да так, чтоб пыль взлетала, чтоб трещала у сапога подметка, чтобы жарко стало подошве!

Больше всего доставалось, когда учились ходить церемониальным маршем. Добившись равномерного удара ногой, Замурушкин строил отделение, отступал на несколько шагов и, разевая широкую пасть, торжественно командовал:

— К царениальному маршу товсь, равнение нале-е-ва! Ша-гам… арш!

Новобранцы, красные от усилий держать ровный строй, от сильных ударов подошвой, двигались, задрав головы налево, деревянной, неестественной, одинаковой у всех походкой. Замурушкин, подплясывая на носках, маршировал рядом и отпускал колючие, цепкие словечки:

— Гомелко, ты что, плевок растираешь аль идешь царениальным маршем? Ать, два, ать, два! Не ставь ногу, как свинячье копыто, деревня. Ать, два! Я те, я те, рыжая морда, Гречавский! Я те буду сбиваться с ноги! Шире шагай, куркуль, коровьи ноги! Ох, будешь ты, криворылый, стоять под винтовкой!

Из экипажа Седова перевели на учебное судно. Хотя и здесь было не легче от ругани, от угроз линьком в опытных руках боцмана Ондрейчука, все же на море дышалось свободнее. Седов был назначен сигнальщиком.

С таким же наслаждением, как в детские годы, познавал тайны морских узлов, теперь учился он искусству читать с одного взгляда приказы, набранные разноцветными флагами на флагманском судне. Очень быстро запомнил азбуку условных знаков красными флажками и световыми сигналами по азбуке Морзе, которыми корабли переговаривались между собой. Хорошо было стоять на кожухе ранним утром, когда ночная вахта, борясь с дремотой, дежурила последние минуты перед побудкой. Дремал в плетеном кресле вахтенный начальник. Борясь с желанием спать, покачивался часовой на корме. Но сигнальщики зорко глядели вокруг.

Вот на адмиральском корабле взвился сигнал побудки. Вскакивал с кресла офицер. Трелью заливались боцманские свистки. Корабль оживал. Команда выносила наверх и вязала койки. Бежали дневальные в камбуз и возвращались с огромными чайниками. После чая начиналась приборка. Добела скребли и чистили палубу. Хлестала из брандспойтов вода, ее сгоняли за борт резиновыми голиками. До огненного жара начищались ноктоузы, поручни, буртики и медные трубы катеров…

Через три месяца Седов получил звание старшего сигнальщика и был произведен в унтер-офицеры. Поступая во флот, он рассчитывал сдать экзамен на прапорщика. Этот чин давал вес капитанскому диплому. Открывалась также возможность службы на военных транспортах, совершающих дальние плавания. Готовиться к экзамену на прапорщика он начал задолго до поступления во флот. Сдал экзамен легко.

Штурман дальнего плавания получил чин прапорщика флота. Еще одна дорога.

Что же делать дальше? Седов решил готовиться к экзамену за курс Морского корпуса.

Военный флот в царское время находился в особо привилегированном положении. Гвардия и флот считались опорой престола. Многие из офицеров, особенно в гвардейском экипаже, носили придворные звания. Но привилегиями пользовались не все, а только «настоящие офицеры». «Настоящими офицерами» считались лишь кадровые офицеры-дворяне. Они носили золотые погоны и глядели свысока на остальных, таких погон не имевших. Правом поступления в Морской корпус, готовивший кадровых офицеров, пользовались исключительно дети потомственных дворян [8]. Штурманы, механики и врачи, люди с высшим образованием, принимались во флот с большим разбором. До реформы 1905 года они даже не считались «настоящими офицерами» и носили, в отличие от кадровых, серебряные погоны.

Георгия Яковлевича в ту пору не интересовало, какие он будет носить погоны. Ему хотелось учиться дальше. Только учиться! Морской корпус давал дополнительные знания. Их нужно получить… Один из экзаменаторов, проверявших знания молодого прапорщика, был удивлен широтой его морских познаний. Разговорился, узнал о горячем желании учиться и написал несколько рекомендательных писем. Одно из них Седов отдал в Петербурге старику-гидрографу генералу Дриженко. Ученый принял Седова очень ласково и даже заставил поселиться у себя, пока не удастся поступить на службу. Дриженко и друг его, гидрограф Варнек, помогли преодолеть препятствия, возникшие при хлопотах о разрешении крестьянскому сыну держать экзамен за курс Морского корпуса.