Георгий Седов

Начиналось великое бедствие. Сначала плыли на огромных ледяных полях, но по мере движения поля разламывались на куски, куски дробились. При первой же перемене ветра обломки льда, сталкиваясь между собой, превращались в мелкобитый лед, лошади и люди тонули, терялись провизия и топливо. Рыбаки жгли тогда сани и рукоятки от пешен, ели лошадиное мясо, сырую рыбу.

По всем прибрежным селениям при вести о вскрывшемся море проносилась волна тревоги и ужаса. В Таганроге, на Петрушиной Косе, в Новозолотой и Беглицкой, в Рожке и Платове, в Новониколаевской и на всех кривокосских хуторах стоял стон и плач. Рыдали молодые жены, старухи-матери, дети. Народ стоял на берегу. Высматривали с высоких бугров и с колоколен, не видно ли в море дымных столбов. Но разве далеко увидишь? Море велико! Снаряжали помощь на больших баркасах. Но легко ли пробиваться через плавучий лед! Скоро истиралась об лед обшивка на лодках, доски грозили отойти от шпангоутов, — приходилось поворачивать к берегу, чтобы не погибнуть самим.

Если рыбакам не удавалось пробиться к берегу где-нибудь у Ейска, если не снимал их катер, посланный спасательной станцией, рыбаки гибли. Лед выносило на широкий простор в средней части Азовского моря. И только много времени спустя находили на берегах за Мариуполем, на Арабатской стрелке и на Кубанской стороне, даже у Керчи, трупы истощенных, одетых по-зимнему рыбаков.

Но проходил год, наступал новый сезон подледной ловли, — и снова шли на лед уцелевшие рыбаки и новички. Раскидывался табор. С песнями и прибаутками начинали они долбить полонки, чтобы поставить сети на новое счастье, на удачу. Смелый и крепкий народ — азовские рыбаки-ватажники!

И Яков Седов не боялся опасного промысла. Он был неграмотен, прост, но характер имел твердый, решительный и смелый. С ватажниками он хорошо сошелся и быстро научился несложным приемам промысла. Стал понемногу обзаводиться снастями.

Проработав два года подручным у казака Николаева, Яков решил обосноваться на Кривой Косе. В это время слюбился он с веселой дивчиной Наташей, такой же, как он, пришлой сиротой, поступившей после службы у помещика в Макеевке в работницы к тому же казаку Николаеву. Свадьбу справили у хозяина, а весной Яков начал строить хатку на Кривой Косе: здесь удобно было рыбачить. Купил лодку и сельдяные сети.

Молодые жили небогато, все заводили собственными руками. Хатку Яков слепил по-украински — из камыша и глины, с Камышевой же крышей. Внутри все, кроме железной кровати, было самодельное. Впрочем, немногочисленна была обстановка у Якова Седова: два стола, четыре стула, койка и маленький сундучок — вот и все. Наталья оказалась хорошей хозяйкой, очень работящей и расторопной. Соседи в один голос хвалили ее за хороший нрав, за порядок.

В первые годы после женитьбы Яков работал дома, отлучался только в зимнее время, с половины ноября по март, рыбачить на льду. Но лет через шесть, когда в хатке было четверо ребятишек, стал уходить на летнее время в большие города — в Керчь или Ростов — работать пильщиком. Иначе не хватало на жизнь.

Георгий Седов, родившийся в 1877 году, был в семье четвертым. Егорушка, как звали его в детстве, рос крепышом, никогда не хворал, был неприхотлив и спокоен. Наталья Степановна любила его больше других детей, но не баловала. Попадало иногда и Егорушке за озорство.

Однажды, оставшись в хате один, он устроил изобрезков досок небольшую печку, приткнул к ней самоварную трубу, наложил внутрь чурочек и затопил свое сооружение. Хата наполнилась дымом, доски загорелись, но мальчик не уходил, хотя глаза выедало дымом и нечем стало дышать. Неизвестно, чем закончилось бы это предприятие, если бы мать не заметила издали, что из открытого окна валит густой дым.

Семи лет от роду Егорушка в одежде бросился ппрорубь, чтобы достать утопленный ковшик, и выбрался на лед самостоятельно.

Несколько позже, когда Егорушке было лет десять, случилось еще происшествие. Катаясь в весеннее время по вскрывшемуся морю на отдельной льдине, «крыге», с приятелем Мишкой, Егорушка увлекся и оказался внезапно в опасном положении. Шест-прогон, которым подталкивали льдину, сломался. Оставшийся в руках конец не доставал до дна. Льдину с двумя хлопцами понесло в море. На берегу — ни души. Сначала мальчики пытались грести обломком шеста и руками, но льдина плыла дальше и дальше от берега. Видя, что грести бесполезно, Егорушка догадался снять с себя рубашку, привязал ее на шест и стал ждать помощи, утешая плакавшего Мишку: «Не может быть, чтобы кто не вышел. Сейчас время вечернее, станут самовары ставить — пойдет же кто-нибудь за водой».

В самом деле, кто-то увидел сигнал на льдине. Хлопцев сняли в километре от берега. Ясное дело, досталось Егорушке и за сломанный прогон, и за катанье на крыгах.