Георгий Скорина

Низко поклонившись, посетитель исчез за плотной портьерой. Барон продолжал сидеть, задумчиво глядя на пламя камина. Затем медленно встал и, подойдя к стене, толкнул одну из мраморных плит. Плита легко подвинулась, открыв небольшое углубление, в котором лежали бумаги. Порывшись в них, барон извлек пожелтевший листок… «Я, Отто Штольц из Любека, купец города Кракова, заявляю, что служивший у меня приказчиком схизматик и вор Франциск…» – было написано на потускневшей от времени бумаге. Барон присоединил этот листок к только что полученному письму Меланхтона и, положив обе бумаги на дно тайника, водворил на место мраморную плиту.

* * *

Супруга Юрия Адверника проснулась поздно. Она провела тревожную ночь, дожидаясь возвращения мужа. Здоровье пана Юрия в последнее время все чаще беспокоило ее. Упаси бог, если с ним случится что-либо дурное! После смерти родителей не осталось в целом свете никого, кто был бы ей ближе мужа. Он добр, честен, благороден, окружает ее роскошью, заботится, словно о ребенке. Можно ли не любить такого человека? Она вздохнула. К чему обманывать себя? Однажды ей привелось испытать то, что называют любовью. То было совсем другое чувство, совсем другое… Но это было так давно. И никогда более не повторится, как не повторится юность. Незачем вспоминать, незачем…

Боже мой, как скучно! Пятнадцать лет промелькнули, как один день. Год, похожий на год, и день, похожий на день. Нет у нее ни детей, ни забот…

Она прошла по анфиладе богато убранных комнат. В иных полы были сложены из мозаики, в других покрыты дорогими коврами. Тяжелые бархатные драпировки, картины, венецианские зеркала в золоченых рамах… Тишина. Она одна в своем красивом, просторном доме. Даже голоса слуг не доносятся сюда, в парадные покои. Пани подошла к клетке дрозда, поиграла с птицей, хлопотливо подбиравшей зерна. Постояла у окна…

Серый день. Медленно падают снежинки.

Незачем вспоминать… незачем… Пани принялась переставлять безделушки. На высоком резном столике лежала роскошно переплетенная книга. Раньше ее не было здесь. Вероятно, пан Юрий вчера принес эту книгу. Строгая вязь славянских литер была непонятна ей. Полька и католичка, пани знала только латинские буквы. Гравюра… Должно быть, что-то из священного писания. А это что?

– Святая дева! – вскрикнула пани.

На заглавном листе книги, в маленьком кругу печати, была отчетливо оттиснута дубовая веточка и слово «Fides». Ей стало трудно дышать. Книга задрожала в ее руках.

– Что случилось, Маргарита? – спросил вошедший в комнату Юрий Адверник. – Ты нездорова? – Он ласково обнял жену.

– Нет… Просто я плохо спала эту ночь, – пыталась улыбнуться Маргарита. – Откуда здесь эта книга, пан Юрий?

– О, эта книга! – Юрий торжественно поднял ее. – Она подарена мне знаменитым ученым мужем, коим вправе гордиться Русь!

– Кто он?

– Доктор Франциск Скорина из города Полоцка… Но что с тобой, дорогая?

– Это пройдет… Немного кружится голова… Он здесь, этот доктор Францишек?

– Нет, он печатает свои книги в Праге, чешской столице. Разве ты знаешь его?

– Нет, – быстро ответила Маргарита. – Нет, я впервые слышу его имя…

– Чем же могла взволновать тебя эта книга?

– Я увидела это… – Она указала на печать Скорины. – Когда-то у меня был перстень с такой же точно печатью. Мне подарила его покойная мать, и… я его потеряла. Теперь вдруг все вспомнилось…

Пан Юрий ласково улыбнулся.

– Но, дитя мое… Вероятно, такой перстень был не только у твоей матери… Тебе нужно развлечься. Хочешь, я велю заложить санки?

Маргарита кивнула, силясь сдержать подступившие слезы.

* * *

Обоз Георгия Скорины въехал в город через Трокские ворота. На нескольких крестьянских санях везли поклажу. Георгий сидел впереди в небольшом возке, укрытый пологом из волчьих шкур. Он с интересом глядел по сторонам, рассматривая здания и прохожих, прислушиваясь к родной речи, свободно звучавшей на улицах красивого города.

Правда, раздавался здесь и польский говор, и непонятная Георгию и ехавшему с ним Гинеку литовская речь, но все же оба чувствовали, что прибыли не в чужую землю.

Подъехав к дому Якуба Бабича, обоз остановился. Георгий приказал Гинеку разгружать поклажу, а сам пошел в ворота.

…Легкие закрытые санки, похожие на лодочку, весело летели по снежным сугробам улицы. Полулежа на меховых подстилках, Маргарита с наслаждением вдыхала морозный воздух. Мимо мелькали деревянные дома, заснеженные сады, колокольни.

Так, значит, он жив!.. Знаменитый ученый муж…

Торговые ряды. Пестрая рыночная толпа, грохот, лязг, звон металла в кузницах и скобяных лавках. Крики разносчиков, брань пьяных мужиков, песни убогих слепцов…

Далеко ли эта Прага? Сколько дней нужно ехать до нее?.. У него, наверно, есть жена… Но ведь и она замужем, а разве забыла она его? Нет, нет… Нужно забыть. Нужно!

Площадь у ратуши. Возле бурмистрова двора разгружают какой-то обоз. Возницы поднимают заснеженные тюки, тащат в ворота.

– Гей! – кричит кучер пани Маргариты, взмахивая кнутом.

Гинек едва успевает посторониться. Сани проносятся мимо.

«Весело жить Бабичам, – думает Маргарита. – Всегда дом их полон гостей. Шумно, людно…»