Георгий Скорина

Ах, зачем она солгала мужу? Зачем сказала, что не знает Франциска? Почему бы не рассказать пану Юрию о том, что случилось в ранней юности и с чем давно уже покончено?

В том-то и дело, что не покончено. Оттого и солгала. Но Прага – это, кажется, очень далеко…

– Поворачивай, Стах! – крикнула она кучеру. – Пора домой!..

Глава II

Итак, конец многолетним скитаниям… Теперь Георгий действительно обрел свою родину.

Десять лет назад, приехав в Полоцк, он ощутил вокруг себя пустоту и равнодушие и должен был снова пуститься в неведомую даль. Вильна же встретила его, как дружная семья встречает любимого сына, возвратившегося с чужбины. Один за другим являлись братчики в дом бурмистра, чтобы приветствовать знаменитого доктора Францишка. А Богдан Онкович был так счастлив и горд, словно не Скорина, а он, Богдан, был истинным виновником торжества.

Богдан настаивал, чтобы Георгий поселился у него, но Бабич не отпустил гостя.

– Решил я освободить дворовые строения под друкарню… Так доктору Франциску при деле своем жить удобнее.

И сам Якуб, и супруга его, пани Варвара, и малолетние их дочери, и вся бурмистрова родня окружили Скорину вниманием и заботами.

Георгий чувствовал, что прием, оказанный ему виленчанами, означал нечто большее, чем обычное белорусское радушие. Простые люди – попы и миряне – знали его. Многие заходили к нему выразить благодарность за книги, услышать его речь, а то и просто поглядеть, каков собой доктор Францишек. Не раз, проходя по улицам, он замечал на себе любопытные взгляды, слышал почтительный шепот.

Это была истинная слава.

Часто и подолгу беседовал Скорина с Якубом Бабичем, с Богданом, с Юрием Адверником. Все они были разные – по внешности, по характеру, по образу жизни.

Якуб – статный, крепкий, с пышными черными усами, с проницательным взглядом – воплощение мужественности, властности, твердой воли. Он был нетороплив в решениях и ко всякой новой затее подходил осторожно. Но раз убедившись в чем-либо, стоял на своем, не отступаясь, не виляя из стороны в сторону.

«Неглупо поступили виленчане, избрав Якуба наистаршим бурмистром», – думал Георгий.

Богдан Онкович… Тот был совсем иной: подвижный, горячий, с умом восприимчивым и быстрым… «Чистый порох!» – говорили о нем степенные купцы.

А Юрий Адверник не был похож ни на того, ни на другого. Он выглядел старше своих лет, казался всегда печальным, то ли здоровьем был слаб, то ли была у него какая-то глубоко запрятанная душевная боль.

Георгию нравилась его тихая мягкая речь, учтивость манер, благородный образ мыслей. По внешнему виду и обхождению он больше походил на человека науки, чем на купца.

– Пан Юрий долго ездил по чужим краям, – объяснял Георгию Богдан Онкович, – и многое перенял от иноземцев. В доме у него все по польской моде и женка у него из Кракова, ляшского рода и латинской веры. А вот, поди ты, души в ней не чает.

Георгию не казалось это удивительным. На Литве браки между православными и католиками не были редкостью, особенно после женитьбы покойного государя Александра на московской княжне Елене Ивановне. Иногда один из супругов принимал веру другого, но не возбранялось мужу и жене принадлежать к различным религиям.

Георгий был подробно посвящен в дела виленского братства. Из задушевных бесед со своими новыми друзьями он смог составить себе ясное представление о положении на Литве и на Руси.

С радостью услышал он, что городское мещанство все упорнее отстаивало свои права, не боясь перечить могущественным магнатам и даже самому королю.

Крепла сила Московского государства.

Поражение, понесенное московским войском десять лет назад под Оршей, не принесло королю Сигизмунду того перелома в ходе борьбы, на который он рассчитывал. Все старания короля добиться возвращения Смоленска, вызволенного московским оружием, не привели ни к чему.

Пришлось королю пойти на уступки. По договорной грамоте, подписанной в 1522 году, постановлено было обоим государям пять лет меж собой не воевать, городов, волостей и земель друг у друга не отнимать, а городу Смоленску с волостями оставаться у московского государя… Но все хорошо понимали: то не был конец войне.

Сигизмунд не терял надежды вернуть Смоленск, да заодно прихватить Вязьму, да еще Псков и половину Великого Новгорода. Московский же государь стремился отвоевать у поляков древние русские города: Киев, Полоцк, Витебск.

Возрастающая мощь великого князя Московского воодушевляла народ Белой Руси надеждой на освобождение. И купечество, и посполитый люд склонялись на сторону Москвы.

Однако наряду с отрадными вестями услышал Скорина и другое.