Георгий Скорина

Враги не дремали. Король Сигизмунд, готовясь возобновить борьбу с Москвой, всеми силами старался укрепить шатающиеся устои своей власти на Литве. Не в пример покойному своему брату Александру Сигизмунд жил постоянно в Кракове, лишь изредка навещал Вильну, либо посылал сюда своих доверенных. Литовское и белорусское дворянство постепенно оттеснялось от королевского двора. Теперь здесь задавали тон даже не польские магнаты, а пришлые с Запада люди, прибывшие со свитой новой королевы Боны, дочери миланского герцога Джиан Галеаццо Сфорца, просватанной за Сигизмунда в 1517 году.

Особое же влияние на короля оказывал немецкий барон Иоганн фон Рейхенберг.

Разные толки ходили об этом человеке. Одни высказывали догадки, что немец завладел какой-то важной Сигизмундовой тайной и тем крепко держит короля в своих руках. Другие говорили, что Рейхенберг облечен особыми полномочиями папы римского и тесно связан с инквизицией.

Это второе предположение показалось Георгию близким к истине. Он хорошо знал, как велико было влияние тайных агентов папского престола при многих европейских дворах.

Католическая церковь издавна служила могущественной опорой польским королям. Теперь же, когда на литовско-русских землях стало тревожно, союз этот еще больше укрепился.

Сигизмунд рассчитывал с помощью прелатов и монахов насадить на Руси иноземную веру, обычаи, язык, помешать сближению православного люда Белоруссии, Украины и Литвы с Москвой.

Бернардинцы и доминиканцы наводняли Вильну и другие города. Появлялись неведомо откуда взявшиеся соглядатаи, зорко следившие за деятельностью схизматиков и еретиков.

– Нашу православную веру католики, известно, именуют схизмой, сиречь расколом… А кто же еретики? – спросил, улыбнувшись, Скорина.

– Как же, – сказал Бабич, – а лютеране?

Георгий удивился.

– Так и здесь уже завелись лютеране?..

– Прибыл недавно некий итальянец, по имени Лисманини. С него и началось. А ныне приверженцев Лютеровых здесь немало. Есть меж них и знатные паны – польские и литовские.

Георгий внимательно слушал. Очевидно, магнаты, побуждаемые старинным соперничеством с королевской властью и князьями церкви, видели в лютеранстве недурное оружие. Король же Сигизмунд оказывал ксендзам и монахам всемерную помощь в истреблении лютеранской ереси, быстро распространявшейся на Литве.

Бабич рассказывал, что король строго запретил читать лютеранские книги, ввел строжайшую церковную цензуру, наказав воеводам бдить, чтобы запрет не нарушался. Ксендзам было разрешено обыскивать частные дома и уничтожать обнаруженные там еретические книги. Шляхте было объявлено, что всякий, кто окажется изобличенным в связях с лютеранскими проповедниками, будет лишен шляхетского достоинства.

Воевода виленский, Альбрехт Гаштольд, не пользовался ни милостью Сигизмунда, ни доверием католического духовенства. Принадлежавший к кругу высшей литовской знати, он казался ненадежным. Хотя король, опасаясь обострять отношения с литовскими магнатами, не отнимал воеводства у Гаштольда, однако наблюдение над ним поручил виленскому епископу. А недавно в Вильну прибыл сам барон фон Рейхенберг, должно быть с какими-то особыми полномочиями.

– Мне пришлось однажды встретиться с этим человеком, – молвил Скорина задумчиво. – Я хорошо знаю, на что он способен… Однако нелегко одолеть нас, друзья. С нами народ… многотерпеливый, но страшный в гневе своем.

– Истинно! – вскричал Богдан Онкович, мгновенно зажигаясь.

– К тому же есть у нас добрые союзники, – сказал Скорина, поглядев на собеседников.

– Пан Францишек говорит о лютеранах? – спросил Адверник.

Скорина отрицательно покачал головой.

– Повидал я самого Мартина Лютера, толковал с ним. Он бы не прочь нас под свою руку принять, да нам-то проку немного. Не о воле нашей он помышляет, но о владычестве германском над всеми землями. Нам, братья, – продолжал Скорина, – не туда глядеть надобно, где садится солнце, а туда, где восходит.

– Да, – проговорил Бабич задумчиво, – мудрые слова сказал ты сейчас, пан Францишек… Туда, где солнце восходит, а там Москва!

Якуб поднялся.

– Многие сейчас на Москву с надеждой взирают, и, кажется, наступает для нас новая пора… Мне, простому торговому человеку, ноша сия не под силу. Францишку Скорине и надлежит стать во главе братства.

Богдан и Адверник посмотрели на Георгия, ожидая ответа.

Георгий подошел к Бабичу, обнял его.

– Нет, пан Якуб! Лучшего главы виленскому братству не сыскать. Я же человек книжный, управлять не умею. А знания мои и так ваши. Для чего же иного возвратился я на родину?

* * *

С того дня, как Маргарита узнала, что Георгий в Вильне, мир, в котором она жила до сих пор, преобразился.