Георгий Владимов: бремя рыцарства

Не исключено, что Высоцкий читал пьесу у кого-нибудь из приятелей-актеров или слышал цитаты из нее. Но, скорее всего, штампы шпиономании, которыми оперировали оба художника, так густо висели в советском воздухе, что они пользовались ими независимо друг от друга.

Атомный фронт – таинственная область, где расположены ракетные войска и связанная с ними угроза всемирного разрушения. Не только солдат, но и офицер, дающий команду к атомному взрыву, носит очки. Об этих очках у Солдата в конце происходит короткий диалог с Крестьянином:

Крестьянин. Убить… Ну, а ты людей-то, через свои очки, видишь?

Солдат. Иногда – нет. Сплошное серое что-то…

Крестьянин. Вот они какие – разбираться будут… Молодой еще, а – злопамятный!..

Солдат. Если наш мир все-таки не погибнет – его спасут злопамятные люди. Которые не прощают зла… (1/422)

Игорь Золотусский интерпретировал эти слова, как «память писателя»[221], но можно расширить это толкование. «Злопамятность» – правдивая, народная и интеллектуальная память о живой, реальной истории страны. С этой памятью, защищающей народ от повторения былых бед и несчастий, как считал Владимов, в России особенно неблагополучно.

В пьесе атомная война иррациональна и страшна не из-за самого разрушительного арсенала, но из-за людей, управляющих этим оружием. На гауптвахте Солдат видит фантастический сон о начале атомной войны, являющийся фарсовым отражением Карибского кризиса. В этом сне, когда угроза войны, казалось бы, миновала, на пульт управления врывается будущий функционер Жека, орущий: «От души нажму!.. Врежем, чтоб неповадно…» (413) Учитывая «жек», сидевших на кремлевском Олимпе, единственная надежда на выживание обрисована Владимовым с глубоким сарказмом:

Капитан. Я вам скажу – в такое время мы живем, что и никаких мифов не надо. Вот представьте, – вы там у кнопки сидите, – явится какой-нибудь псих. Ударит ему, что он, понимаете, Юлий Цезарь.

Солдат. Двое, товарищ капитан.

Капитан. Как вы сказали?

Солдат. Нужны как минимум два психа. Притом они должны работать на параллельных пультах, далеко друг от друга, и производить строго согласованные действия. Без этого – старт не состоится. Ну, сами понимаете, два Цезаря никогда не столкуются.

Капитан. Это вы меня сильно обрадовали, арестованный. Подумать, на чем Земля держится! (1/403–404)

Легко представить себе удовольствие военного цензора, читавшего это строки.

Вечная война богов. Солдат видит во сне сошедших к нему с Олимпа в камеру гауптвахты светлоокую Афину Палладу, богиню справедливой войны, и ее брата, бога войны Ареса – труса, готового в любое время завязать небольшую драчку и мировую бойню. Божественная Афина остается на мифологической высоте, тогда как образ Ареса очень реалистичен: он говорит иногда языком капитана Григорьева, но чаще – Жеки, сходство с которым легко заметить. Олимпийские боги описаны как свора склочников, удивительно напоминающих советскую номенклатуру. Когда Солдат хочет купить книгу «Мифы Древней Греции», продавец-инвалид очень толково объясняет суть древней мифологии, и его слова звучат явной аллегорией зазвездного Кремля:

Инвалид. Читал я эти байки. Нет, стиль, конечно, художественный, все ж таки древние писали, а вот содержание – спорное. Про что повествование? Из жизни богов, так? Но какие ж это боги, ты меня извини! Громилы первый сорт, сволочь на сволочи сидит, всю дорогу один другому козьки строют. Хуже людей!

Солдат. Но похоже, правда? (1/376)