Георгий Владимов: бремя рыцарства

Через какое-то время уже после моего отъезда в этом магазине произошел бессмысленный скандал: кассирша обвинила Наташу в краже баночки салата из сельдерея. Это была полная нелепость, недоразумение, поверить в реальность которого абсолютно невозможно. «Да мы этот сельдерей и не ели никогда!» – возмущался Георгий Николаевич. Он написал тяжелое и резкое письмо директору магазина, и больше в этот супермаркет Владимовы никогда не ходили. Они ездили за продуктами в Висбаден.

Я встречала в эмиграции много людей, по-разному адаптировавшихся к жизненной ситуации в условиях чужой страны и культуры. Но я никогда не видела такого одиночества и неблагополучия, как то, в котором жили тогда Владимовы. Я уезжала от них с очень тяжелым чувством.

* * *

Следующие два года наши контакты были эпизодическими. Я переехала в Лондон, Владимов опубликовал в журнале «Знамя» роман «Генерал и его армия» и в 1995-м получил своего первого Букера. Он рассказывал мне об этом по телефону с чувством глубочайшего профессионального и человеческого удовлетворения. Много говорил о надежде вернуть квартиру в Москве, рассказывал, какие шаги для этого предпринял. Впервые несколько раз с радостью упоминал о дочери Марине. Он жил на большом душевном подъеме в это время, хотя невозможность получить жилье в Москве оставалась открытой раной.

Наташа, между тем, болела, угасала и вот умерла 26 февраля 1997 года.

Я не помню, как узнала о ее смерти. По-моему, из газеты «Русская мысль», выходившей тогда в Париже. Я сразу же позвонила Георгию Николаевичу. Мы долго говорили, и я стала звонить ему очень часто. Если я не звонила пару дней, он беспокоился и звонил сам. Мысль о его одиночестве в неустроенной четырехкомнатной квартире была невыносимой. Он тосковал необычайно: «Открываешь шкаф – кофточка висит…» Я пригласила его в Лондон, и он легко и с радостью согласился.

Владимов приехал к нам в начале весны. Я освободила все дни, чтобы побыть с ним. В первый же вечер, когда мы ужинали и выпивали, он спросил меня, где я провела детство. Я рассказала, как родители еще до моего рождения уехали из Ленинграда в надежде спастись от ареста во время кампании «борьбы с космополитизмом», и как, проведя несколько лет в глубокой белорусской провинции, городке Горки, мы переехали в Мурманск, где я училась в школе. Георгий Николаевич страшно оживился: «Что же вы никогда не упоминали про Мурманск!» – с радостным упреком сказал он мне. Арнольд[621], помнивший историю «…про всех, живших во дворе ресторана “Арктика”», улыбнулся. Эта часть моей жизни интересовала Георгия Николаевича чрезвычайно, он много расспрашивал о моем мурманском детстве и даже попросил разрешения что-то из моих рассказов использовать. Помня о берегах Норвегии, к которым в «Трех минутах молчания» попадает советский рыболовный траулер, я поведала ему свою «норвежскую» историю.

Норвегия отзывалась во мне с детства музыкой Грига, неизъяснимо прелестной «Песней Сольвейг» и «Шествием гномов», которые я играла на тугих клавишах пианино. Ребенком, найдя парочку фотографий Норвегии в «Большой советской энциклопедии», я воображала себе полную хрустальных водопадов страну необычайной красоты. Посещение ее во взрослом возрасте подтвердило мои детские грезы.

Мурманск в то время был «закрытым городом», куда иностранцы не допускались. Рациональных причин для этого не было никаких: город был самым большим в СССР европейским портом рыболовного гражданского флота. Там были верфи и большой судостроительный завод, чинивший и производивший траулеры. Не пускать в Мурманск можно было только из-за огромного количества пьяных на улицах и случавшихся время от времени внезапных кратких и яростных сражений проституток, которых в Советском Союзе, впрочем, «не было». Так или иначе, иностранцев мы не видели.

Но однажды в нашей школе номер два было сделано сенсационное объявление: школу посетит делегация норвежских учителей русского языка. Учеников отпустили на два дня с занятий, проход по коридору, где должна была следовать делегация, а также актовый зал мыли, драили и красили.

Нескольким девочкам, в том числе и мне, было поручено надеть парадную форму, белые фартучки и белые капроновые бантики в волосы, и приготовить подарки. Я все исполнила, и на отпущенные мамой рубли купила маленькую палехскую шкатулку с Серым Волком и Иваном Царевичем – верх роскоши по моим детским представлениям.