Гера

– А мой парень мог не знать, что он болен?

– Не думаю, что он не знал. Он турок?

– Да.

Стыдно сказать, что она нашла в Турции какого-то кавказца и подцепила от него какую-то венерическую болезнь. Стоило ли для этого уезжать в Турцию? Потом Аня выслушивает медицинскую лекцию о том, что трахаться надо в презервативах и не доверять – никому. Тем более – туркам. Легче от этого не становится.

Конечно, это излечимо. Но после курса терапии – неизвестно, сможет ли она иметь детей. Да и вообще… нужны ли ей будут дети?

Турция – очень красивая страна. Не зря туристы всего мира приезжают сюда любоваться Босфором и развлекаться в Татилии. Аня не знает, что будет есть завтра, кроме розовых капсул, выданных ей в аптеке, но идет в турецкий Диснейленд, Татилию, чтобы почувствовать свою причастность к красотам мира и жизни богатых туристов. Садится на скамью и закрывает глаза. Она – богатая туристка, приехавшая сюда провести отпуск. Она молода. Свободна. Счастлива. Обеспечена. Абсолютно здорова. Она – не она. 

Зачем лечиться? Зачем жить? Ради чего? Может, лучше броситься вниз головой с какой-нибудь карусели? На билет в последний путь денег еще хватит…  

Вся жизнь пошла куда-то не туда. Неужели прав был Герасимов, когда говорил, что они должны быть вместе, а иначе – все будет неправильно. Интересно, что же стало с ним самим в таком случае? Аня открыла глаза и взглянула сквозь толпу туристов в свое прошлое.

Высокий, светловолосый парень в очках… Она мотнула головой, чтобы стряхнуть наваждение воспаленного сознания. Но наваждение приблизилось, ведя за руку пышногрудую брюнетку в ярко-алом коротком платье с глубоким декольте.

– Саша, – прошептали ее губы, машинально давая имя этому миражу.

И он тут же обернулся на ее шепот. Выронил руку своей спутницы и подошел к Ане. Молча присел перед ней на корточки…

– Это ты?

– Здравствуй, Герасимов…

Ее голос прозвучал так же глухо, как обычно.

– Гера? – позвала девушка в красном.

– Пойди – мороженое съешь! – отмахнулся он безразлично, и в тот же миг его спутница исчезла.

А он остался, словно и не исчезал на семь лет.

– Ты здесь отдыхаешь? – улыбается Аня, пытаясь казаться веселой.

– Отдыхаю…

– С женой?

– Нет, с проституткой. А ты здесь живешь?

– Нет, проездом. Через неделю уезжаю.

– Далеко?

– На Восток.

– Ты довольна?

– Чем?

– Тем, как ты живешь?

Снова она улыбается. И от улыбки на глазах выступают серые слезы. И хмурый день под крытым небом Татилии не светлеет…

– Я в «Хилтон-Истанбул» остановился, – говорит Сашка. – Вид на Босфор, очень красиво. Пойдем? – предлагает внезапно.

– К тебе?

– Я соскучился по тебе.

Аня отмечает про себя, что Сашка стал проще. А может, жизнь его настолько  сложна, что у него не остается сил на пышные фразы, которые он так любил раньше.

– Я бы пошла, – говорит Аня. – Но не могу. Я только что от турка сбежала. И я венерически больна. Запустила болезнь, чуть не подохла здесь, в этой Турции. 

При этом ее беззащитное лицо остается таким же беззащитным, только в глазах прибавляется беспомощной злости, словно она готова убить саму себя в этот же момент. Но и на это Сашка реагирует спокойно.

– Не СПИД?

– Нет.

– Ну, и слава Богу. Такое случается. Это ничего. Я бы все равно тебя пригласил, но тебе неприятно будет. Хочешь – просто пойдем ко мне, поговорим?

– Не хочу говорить.

Он кивает. Наконец, поднимается с корточек и садится рядом, обнимая ее за плечи и чувствуя холод ее полуживого тела.

– Не делай больше глупостей, Аня. Если ты сейчас согласишься, мы будем вместе. Это наш шанс. Все плохое кончится…

– У тебя тоже есть… плохое?

Аня сомневается. Герасимов производит впечатление обеспеченного человека, вполне довольного своей жизнью.

– Я уже решила для себя все. Если выживу – уеду. Я уже все зацепки нашла. Заработаю приличные деньги. Или погибну нафиг – все равно лучше будет, чем теперь.

– Тебе нужны деньги? – Сашка достает из кармана тугую пачку. – Возьми…

– Нет, я сама заработаю.

– Возьми. А потом сама заработаешь, ок?

Она, еще не веря в то, что пачка настоящая, торопливо прячет ее в сумочку и защелкивает на замок. И Сашка понимает вдруг, как она бедна, как больна и несчастна. Намного несчастнее, чем он сам.

– Жаль, что так у нас все… не складывается.

– И мне жаль. Но у меня теперь одна дорога. Другой не будет.

Он поднимается. Нестерпимо больно вдруг становится говорить с ней, слышать этот глухой, немелодичный, ломающийся, как у подростка, голос. Бог дал ей такую красивую оболочку, но что там внутри? Что заставляет ее голос дрожать и ломаться?

Он всматривается в нее пристально, прежде чем оставить одну на скамье в парке развлечений, одну – в чужой Турции, одну – во всем мире.

– Бабушка знает, где ты?

– Я ей письма пишу. Хорошие письма. За бабушку не волнуйся…

Дух противоречия – вот, что рвет на части ее слова. Вот, что заставляет колотиться ее сердце в таком бешено-хаотичном ритме. Но чему она противоречит? Кому? С кем спорит? С самой собой?

– Ты не любишь меня? – спрашивает вдруг он.

– Люблю. Я очень тебя люблю, Саша. И я никого так не любила, как тебя.