Геракл

Фионил наконец уселся на деревянную лавку упершись в дерево позади себя ладонями он чувствовал себя одураченным, хотя никак не мог понять, что же здесь произошло, и как мог исчезнуть на глазах тот боров, который извивался на теле Физбы

- А теперь ты на коленях будешь ползать за мной и молить о прощении,- проронила Физба-, высматривая в темном углу нечто, видимое только ей - Но я не прощу!

Фионил почувствовал, как в сердце впиваются незримые раскаленные клещи в эту минуту он любил девушку, как никогда, даже в самые сладостные часы их ночных бдений. Белый мраморный лоб и сверкающие гневом глаза придавали фигурке на разметанной постели дьявольское очарование. Фионил ощутил медленно растущий жар внизу живота и потянулся к возлюбленной, желая ее с неистовой страстью. И эти карие бусины неспелого винограда смягчились, манили, уступали

Когда отброшенная одежда в беспорядке сжалась у ног владельца, Физба отбросила покрывало, открывая навстречу свое тело.

Остановись, негодница! - голос, раздавшийся неведомо откуда, пригвоздил любовников к месту.

Фионил был не столько напуган, сколько зол: еще какая-то тетка приползла не вовремя! Он медленно обернулся: тетушка была на диво хороша. Лишь гневная гримаса портила прекрасное лицо; словно талантливый скульптор изваял свое творение в благородном мраморе, вложив все свое искусство и прозаложив душу в придачу, но дрогнул резец, не послушавшись мастера - и безнадежен, и погублен человеческий труд.

Но было что-то еще, что было противно человеческому глазу Физба сжалась, стараясь превратиться в ничто. Фионил присмотрелся: чудная женщина не касалась пола. Ее развевающиеся одежды открывали розовые ступни с маленькими розовыми жемчужинами пальцев. Женщина нетерпеливо переступила с ноги на ногу и, по-прежнему, не ступая на пол, приблизилась к любовникам.

Ты. -брезгливо бросила она, оглядев Физбу, но тут же обернула чудесный лик к Фионилу

И ты... Ты глуп, водонос! Тебе было даровано видение свыше! Ты не спас бы свой народ, но смог бы прослыть мучеником и героем! О тебе слагались бы легенды и песни, но ты предпочел горькой судьбе - сладость девки-подстилки. Причем не первой свежести! - брызнула вдруг желчная фраза.

Значит, все, все, что я видел: мертвые люди, пожарище, развалины вместо цветущих садов - это правда?! - ужаснулся Фионил. Все, что так долго и тщательно прятала его память, вернулось, чтобы раздавить, уничтожить.- И, значит,- тут ужас достиг апогея,- Физба бросится в пучину?!

Фортуна ошиблась,- женщина ответила коротким смешком, похожим на всхлип,- ты не достоин внимания богов! Даже и теперь тебе дороже всего твоя потаскушка. Возмездия! - голос богини, Фионил наконец признал ее, походил на карканье старой вороны.

Возмездия! -выкрикнула богиня вторично.

Упал и покатился глиняный кувшин с виноградным соком. Колеблющийся язычок светильника взмахнул крылом, далеко по углам разгоняя полумрак.

Двери хлопнули и затрепетали, словно отброшенные гигантской дланью. И тут же по хижине разлился седоватый дурман. Он туманился клочьями, завихряясь вокруг неподвижно замершего Фионила. Услужливо лизнул края одежд богини. Собрался кудрявящейся волной и двинул к окаменевшей в ужасе девушке. Туман подбирался к жертве постепенно и медленно, словно сытый хищник, забавляющийся ужасом беспомощной жертвы. Вот один из седых язычков, играючи, тронул босую ступню Физбы, выглядывающую из-под покрывала. Другой, посмелее, мазнул по судорожно сжатой в кулаки с побелевшими пальцами руке. И весь вал накрыл девушку с головой. Содрогнулись стены от пронзительного женского крика. Взвыли собаки в соседских дворах. Захлопали удивленные ставни в близких окнах. А Физба кричала, будто с нее живой сдирают кожу. Фионил инстинктивно дернулся на крик любимой, но туман крепкими путами держал его ноги, впрочем, не причиняя вреда.

Вот голос любимой взвился до пронзительных нот, переходя в звериное рычание. Там, в седом тумане, всхлипывал и судорожно задыхался человек.

Фионил не помнил себя. Он снова стоял на мокром утесе, а в его объятиях плакала любимая, но слова говорила другие:

Ты! Это ты все погубил! Ты! Ты - убийца!

И снова щемящее, но более острое чувство предательства.

Ведь часто бывает: в словах, в неразумных и опрометчивых, мы предаем раз за разом свою землю, свой народ, мы с усмешкой издеваемся над тем, что в тайниках души почитали святыней, но перед одним-единственным человеком бывает так стыдно, как не бывает стыдно перед всем белым светом.

Прекратите! Прекратите! Прекратите! - Фионил сжал уши ладонями, слыша сквозь пальцы пронзительный крик. И снова он был повинен в чьей-то гибели - и снова не мог понять, в чем его грех, где его вина.

Возмездия! --кто-то осторожно отнял от ушей его руки. Прекрасная богиня и он были в хижине одни. Исчез и сизый туман. Лишь буркотанье людей за приотворенной дверью, робкое напуганное, напоминало о том, что только что произошло.

Богиня усмехалась сытой летней кошкой. Было что- то льстиво кошачье в ее плавных движениях рук, медлительном наклоне головы: