Геракл

Богиня приподняла голову, кривя гневно губы. Мелкие песчинки пристали к мраморной коже. Фионил тут же заторопился:

Нет-нет! Не о себе! Скажи, что стало с моей возлюбленной? Что случилось с Физбой?

Гера наморщила лобик, словно припоминая. Потом поднялась в полный рост и ладошкой поманила кого-то, невидимого с берега.

Выходите! - крикнула богиня.- Я все равно знаю, что вы там прячетесь! - И тут же доверительно шепнула: - Эти старушонки любопытные, просто ужас!

Кто? - Фионил по-прежнему никого не видел.

Да мойры, прорицательницы судеб!

Наконец из-за красноватой гранитной скалы стыдливо выползли три квелые старушонки, не выпускающие из сухоньких лапок клубок и нить.

Мы здесь случайно, богиня,- заканючила самая уродливая, хотя и ее товарки красотой не отличались.

Фионилу карга-эфиопка показалась смутно знакомой.

Стой! - юноша прыгнул, ухватив старуху за костлявое плечо.- Это ведь ты меня морочила в тот день?

Старуха заюлила, пытаясь отнекиваться.

Гера пришла на выручку:

А как иначе они могут влиять на судьбы людей и богов, если не будут предсказывать и пророчить?

Морочить! - пробурчал Фионил, но вынужден был согласиться.

В нашей судьбе все заранее предугадано и распределено? Да, но как догадаться, как именно должна твоя судьба сложиться?

Но сейчас, когда в ушах все еще стоял пронзительный крик Физбы, проглоченный сизым туманом, Фионила меньше всего интересовала его судьба.

Физба? Дочка горшечника? Да, как же, как же,- радостно прошамкала старуха, пожевав синими губами.- Не так давно я предсказала двоих здоровых детишек ее внучке!

Внучке?! -ужаснулся юноша.

Старуха еще немного пожевала:

Я, простите старую, глупую, ошиблась! Это уж будет правнучка той дочки горшечника!

Вот видишь,- Гера вроде стыдливо чертила на песке босыми пальцами непонятные знаки,- я не такая кровожадная, как ты, черная душа, полагал! - и подмигнула.

Фионилу даже показалось, что на мгновение кончик розового язычка мелькнул из-за жемчужной пещерки зубов.

Фионил отрешенно уставился в горизонт:

А почему ты, старая, знаешь, что двойня?

Ну, такое пузо! - ахнула старуха: мол, что ж тут непонятного.

Юноша прослушал ответ, потрясенный. Оказывается, пока он катался в колеснице, да плавал с голой богиней, на земле шли года и десятилетия. Рождались и умирали люди. А здесь, на Олимпе, царило вечное лето, не сменяясь ни осенью, ни зимой. И царили беззаботные, смешливые богини, шутки ради способные украсть у человека имя, тело, годы, а, в сущности, жизнь. Даже смилостивись небеса, очутись Фионил у порога родной хижины, это будет не он, не его время. Его друзья-приятели давно состарились. Его возлюбленная, вероломная, предавшая, но прекрасная, прабабка какой-то еще неродившейся двойни. И он будет бродить по улицам, которые покинул, по крайним меркам, вчера, и встречать развалины, разрушившиеся десять лет назад.

Богиня! - воскликнул Фионил. И столько муки и боли было в голосе человека, что дрогнули вечно синие небеса над Олимпом и чуть пригас, на мгновение померк бесконечно льющийся с высот золотистый свет.

И сжалилась Гера.

Я не могу дать тебе муку большую, чем ты испытываешь теперь. Но я дам тебе муку, твоей равноценную! Нет ничего страшнее потерянной родины - нет ничего мучительней, чем неразделенная любовь! Я попрошу у Афродиты, вечно юной богини любви, страсти, которой будет тебе всегда недоставать. И чем горше будут твои думы о покинутой Греции, чем жарче будет пылать в твоем сердце огонь любви!

Гера сдержала слово. И теперь раб-эфиоп изнывал от испепеляющей страсти к своему божеству. Его мука была горше горшей еще от того, что, по повелению Зевса, он обязан был рассказывать своей госпоже о всех девицах и женщинах, о царицах и простолюдинках, которых великий мудрец и еще больший сластолюбец покрыл своим семенем. А Гера рыдала на груди эфиопа, и клочьями в ярости выдирала его черные космы. В ненависти швыряла в лицо предвестнику дурных вестей чем попадя, чтобы потом в слезах, с мокрым носом всхлипывать остатками уязвленной ревности, пока раб наводил в покоях порядок и бессмысленно лепетал на оскорбления: - Несравненная! Сладостная! Любовь моя!

Вот и сейчас Фионил лишь беспомощно мог глядеть на муки небесной царицы. Гера вдруг замерла тростником в погожий день. Плотно зажмурилась. Лишь из-под густых ресниц сбегали жгучие полоски слез, оставляя на душе влюбленного раба зияющие и дымящиеся серой раны.

Но богиня вдруг открыла глаза. Еще в уголках внутренней части век поблескивали слезинки, глаза были сухи.

Богиня крикнула:

- Едем! - и, подойдя к окну, сделала неслышимый знак своим бессмертным коням.

В любой час колесница была готова подхватить небесную царицу и мчать ее навстречу всему, что пожелает повелительница.

Фионил знал и ждал эти колючие взгляды из-под ресниц, словно короткий удар клинка. Эту сверхъестественную живость движений и - темный румянец щек.

Ходила молва, богиня Гера зла, мстительна и ревнива. Ее месть не знает меры и идет до конца.

Фионил лишь один знал, сколько слез и страданий выпадало на долю царицы, сам будучи ее злым демоном-вестителем.