Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха

Этот документ, дополнивший свидетельские показания Гизевиуса и Шахта и содержавший сходные формулировки, стал торпедой, которая окончательно разрушила репутацию Геринга. Поняв это сам лучше всех, он не явился на следующее заседание суда. Леон Голденсон, который в то утро посетил Геринга в его камере, обнаружил, что бывший рейхсмаршал слегка прихрамывает и жалуется на радикулит. Он не показался в зале суда и в следующие дни, несомненно, чтобы не только не слушать показания Рёдера и фон Шираха[727], но также избегать взглядов соседей по скамье подсудимых. Именно так посчитал американский психолог Гилберт, который 26 мая в своем дневнике записал: «Геринг продолжает ворчать в камере, жалуясь одновременно на воспаление седалищного нерва и на измену. […] У нас с майором Голденсоном сложилось мнение, что Геринг, несмотря на то что его лишили наркотиков, все еще не излечился от наркотической зависимости и остается человеком слабым и, защищая свое эго, цепляется за старое перед лицом поражения. Капеллан Гереке практически отказался от попыток внушить страх перед Господом этому высокомерному язычнику». Однако этот язычник в письме Эдде в день ее восьмилетия написал: «В глубине души я молю Всемогущего Бога присмотреть за тобой и помочь тебе». К письму дочери он приложил открытку для жены с таким сообщением: «Нам совершенно безразлично, что о нас пишут в газетах. Не расстраивайся из-за этих пустяков. Я три дня пролежал в постели из-за невралгической боли в правой ноге, и теперь понимаю, что ты должна была чувствовать[728]. Страстно тебя обнимаю. Твой Герман».

Геринг вновь появился в зале суда 3 июня; в этот день начался допрос бывшего начальника штаба ОКВ Альфреда Йодля. Когда Йодль предстал перед трибуналом, Геринг шепнул сидевшему рядом Рудольфу Гессу: «Это – мой последний шанс». То есть он еще не потерял надежды на благоприятный для него итог. Йодль придерживался линии Дёница: он говорил о защите Германии, об обязанности солдата подчиняться приказам и о позоре, который связан с любой попыткой предательства или убийства, при этом ссылался на «неподкупную честность настоящего офицера вермахта», осуждал «мораль некоторых людей», «грязную политику» и «нарушение слова чести». Последние слова заставили Геринга нахмуриться. По прошествии нескольких дней слушаний, вечером 6 июня, он в разговоре с капитаном Гилбертом сказал: «Слово чести? Когда речь идет об интересах нации? Пф! Когда одно государство имеет возможность улучшить свое положение за счет слабости соседей, никого не остановят глупые соображения насчет данного слова!» Гилберт возразил: «Именно глупые мелочные споры о национальных интересах и приводят к войнам. Именно поэтому все уважаемые государственные деятели надеются, что ООН…» – «Ах, да мочиться мы хотели на вашу ООН! – прервал психолога Геринг. – Вы полагаете, что кто-нибудь из нас хотя бы на секунду принимает ее всерьез? Русские уважают только вашу атомную бомбу».

И в этом вопросе Геринг остался самим собой: немного прозорливости, много глупости и полная аморальность. Как только дело коснулось его имиджа, депрессия и ишиас моментально исчезли, он, казалось, обрел прежний апломб. Именно это и констатировал Франц фон Папен перед тем, как предстать перед трибуналом. Вечером 8 июня бывший вице-канцлер в кабинете Гитлера с негодованием рассказал об этом капитану Гилберту, который записал в дневнике: «Фон Папен сказал мне, что Геринг отвел его в сторону после субботнего заседания трибунала. Я спросил его о причинах. “В одном из моих документов было указано, что я поддерживал отношения с участниками заговора 20 июля. Мне было поручено провести переговоры. Короче, Геринг спросил у меня, осмелюсь ли я дать показания против фюрера и оправдать заговор с целью его устранения. Ну, я ему и ответил: «Геринг, я доверял вам как бывшему офицеру и выходцу из приличной семьи и считал, что если Гитлер зайдет слишком далеко, вы возьмете его за шиворот и выбросите вон. Я полагал, что у вас было достаточно энергии и твердых принципов, и тысячи людей считали так же». Вот что я ему сказал. И знаете, что он мне на это ответил? «Я мог бы что-нибудь сделать, но мне понадобились бы три психиатра, чтобы засвидетельствовать, что он сошел с ума». На что я сказал: «Дорогой мой Геринг, значит, вам нужны были три врача, чтобы понять, что Гитлер вел народ к гибели?» Какой абсурд! Знаете, мы действительно многого от него ждали. Но когда он начал вешать на себя украшения, брать крупные взятки, пренебрегать своими обязанностями в то время, когда Германия истекала кровью…” Фон Папен махнул руками в жесте презрительного отчаяния».