Герман Матвеев "Семнадцатилетние"

— А потом вы неправильно выразились, — заметила Катя, — не мы ее оттолкнули от себя, а она нас оттолкнула от себя.

— Игра слов!

— Ну что вы! Это совсем разные вещи! — громко воскликнула Женя.

— Тише, девочки! Она спит, — предупредила мать и закрыла дверь в комнату.

Остальную часть разговора Валя не слышала. Она долго лежала не шевелясь, под впечатлением этого прихода, и думала о том, что ей теперь делать. Больше она не могла ждать. Не известно еще, когда она поправится, придет в школу и сможет обратиться к классу с признанием своей вины. Нужно действовать скорей, как можно скорей!

Прошло два дня. В школе шел четвертый урок. В учительской сидели Варвара Тимофеевна, Василиса Антоновна и Константин Семенович.

— Этот вопрос мы почему-то скромно замалчиваем, — говорила Василиса Антоновна. — Скромности у нас хоть отбавляй. Одаренные от природы, наиболее способные дети заброшены, и вполне понятно, что они не растут, не развиваются, как могли бы расти и развиваться. Учителя все время возятся с двоечниками и совсем мало обращают внимания на способных детей. Учатся на пятерки — ну и хорошо! А ведь не в этом же дело. Мы должны добиваться, чтобы способности людей в нашем обществе развивались во всей полноте. В этом заинтересовано государство. Так я говорю, Константин Семенович?

— Согласен.

— А вы согласны, что мы слишком много возимся с двоечниками?

— Там, где большие классы, да.

— Вот, вот... Какая-то уравниловка. Подгоняем под среднюю успеваемость. Этот вопрос меня давно волнует, но я не знаю, где и как его поставить...

— В печати, — сказал Константин Семенович.

— Не умею писать.

— На учительской конференции, — заметила Варвара Тимофеевна.

— Вот уж бесполезное занятие, — безнадежно махнув рукой, сказала Василиса Антоновна. — Этот вопрос нужно ставить в Министерстве просвещения, а может быть, и в Совете министров. Такое явление не только в нашей школе...

Константин Семенович сидел, откинувшись на спинку стула, и задумчиво постукивал карандашом по столу. Василиса Антоновна затронула действительно очень серьезный и очень сложный вопрос. И как раз недавно он беседовал по этому поводу с комсомольским активом школы.

После партийного собрания в учительской часто возникали горячие и принципиальные споры. Обсуждались газетные и журнальные статьи, разбирались различные случаи школьной жизни, и почти все учителя принимали в этом участие. Равнодушных становилось все меньше.

Самым отрадным было то, что личные мотивы, личные обиды, придирки и недоразумения, всегда мешавшие искреннему и прямому обмену мнений, отходили на второй план. Учителя охотно сбрасывали «тогу непогрешимой мудрости» и перестали бояться высказываться. «Что страшного в том, что они заблуждаются? Они обыкновенные люди и могут ошибаться, но здесь, в коллективе, их поправят товарищи и помогут найти верную и единую для всех точку зрения. Советская школа слишком молода и ищет новых путей воспитания. К опыту дореволюционной педагогики нужно относиться очень критически».

В учительскую вошла Фенечка и подала Константину Семеновичу письмо.

— Мамаша Беловой Валентины заходила, но только торопилась на службу и ждать не могла. Велено в собственные руки вручить.

Константин Семенович разорвал конверт, на котором было написано: «Константину Семеновичу и всему десятому классу», развернул бумагу и облегченно вздохнул. Этого признания он ждал давно, и долгое упорство Беловой вызывало в душе педагога даже сомнение: «Правильно ли я поступил, позволив коллективу ее исключить?» Он видел, что девушка осознала свою вину и порочность своего поведения, но признаться в этом ей мешали упрямство и себялюбие. История затягивалась и могла ее озлобить. Если бы она нашла сочувствующих вне школы, то временное исключение из коллектива могло сыграть не положительную, а резко отрицательную роль в жизни девушки.

Пока Константин Семенович читал письмо, урок кончился и в учительскую стали возвращаться преподаватели. Вошла Марина Леопольдовна.

— Вот окончание истории с Беловой, — обратился к ней Константин Семенович.

— Я знаю, что это вас беспокоило, — сказал он и протянул полученное письмо.

Марина Леопольдовна не сразу поняла, о чем говорит Константин Семенович. С недоумением взяла она письмо и, отойдя к окну, начала читать.

После каникул ее отношение к руководителю десятого класса резко изменилось. Может быть, это объяснялось тем, что Константин Семенович со всеми держался всегда ровно, сдержанно и доброжелательно, может быть, избрание его секретарем партийной организации показало ей доверие к нему преподавательского коллектива, и она поняла, в свою очередь, что он ничем не заслужил неприязни. А может быть, это объяснялось охлаждением к ней учениц десятого класса, которое было вызвано ее несправедливой ревностью и придирками к Константину Семеновичу. Так или иначе, но Марина Леопольдовна пересмотрела свое отношение к Константину Семеновичу и была очень довольна, что этот конфликт не пошел дальше разговора с директором. Письмо Беловой лишний раз напомнило учительнице ее ошибку, и она почувствовала неловкость.