Германия на заре фашизма

Но, несмотря на все усилия канцлера прикрыть старого маршала, Гинденбург был все же выведен на политическую арену, причем по второстепенному поводу. Когда президент сделал остановку в Берлине, он дал ясно понять канцлеру, что не одобряет жесткость прусских властей в общении с прессой и политическими выступлениями правых, одновременно, как он утверждал, проявляя необычайную снисходительность к левым. После публикации прусского воззвания против референдума канцлер заверил кабинет, что позаботится о том, чтобы желания президента были немедленно выполнены, и добавил, специально для Мейснера, который мог доложить все напрямую Гинденбургу, что не потерпит повторения чего – либо подобного.

Брюнинг не ограничился таким ручательством, потому что возникли новые опасные обстоятельства, угрожавшие его отношениям с президентом. До него дошло, что баварские друзья Гинденбурга неустанно повторяли ему, что негативное отношение канцлера к нацистам неразумно. Президент внял друзьям, и, когда Брюнинг заявил, что не существует базы для сотрудничества с Гугенбергом и Гитлером, почувствовал несогласие Гинденбурга с его точкой зрения. Он понял, что для обеспечения благосклонности президента на будущее ему придется предпринять дополнительные шаги.

Но Брюнинг не предпринял самого очевидного – личного визита к президенту, чтобы устранить взаимное непонимание. Не желая беспокоить Гинденбурга, отдыхавшего в Баварии, Брюнинг решил прибегнуть к помощи Шлейхера. К его изрядному облегчению, генерал написал ему несколько теплых строк, причем в самый разгар прусского кризиса. С такой поддержкой Брюнинг мог быть уверенным, что если он и потерял доверие президента, то сумеет вновь его обрести. В это время Шлейхера в Берлине не было. На сорок девятом году жизни он неожиданно женился и теперь проводил медовый месяц в Южной Германии. Брюнинг встретился с генералом только в конце августа.

Когда ему предстояло выступить на митинге партии «Центра» в Штутгарте, Шлейхер заверил канцлера в своем полном согласии с его планами и политикой. Он, так же как и Брюнинг, был против включения нацистов и представителей Немецкой национальной партии в правительство. Генерал даже пообещал использовать свое влияние на президента, чтобы облегчить положение канцлера. Оскару фон Гинденбургу было передано, что Шлейхер полностью согласен с канцлером, и генералу фон дем Буше – Иппенбургу, которому предстояло встретиться с Гинденбургом в Баварии, также было сказано сообщить об этом президенту. Буше позднее сказал Брюнингу, что после общения с президентом у него сложилось впечатление, что тот принял сообщение от Шлейхера с явным удовлетворением. Генерал не ошибся. В это же время Гинденбург сказал депутату от немецких националистов, что Брюнинг чист и имеет благородные побуждения.

Но Брюнингу не долго пришлось пребывать в спокойствии. Попытки настроить Гинденбурга против канцлера не прекращались, а после возвращения президента в сентябре в Берлин стали еще интенсивнее. Это были нелегкие недели для маршала. Ему уже было восемьдесят четыре года – в таком возрасте уже само физическое существование требует усилий, и проблемы, связанные с преклонным возрастом, отнимали у маршала много времени и сил. Он не чувствовал себя комфортно в шатком, чреватом потрясениями настоящем и больше чем когда – либо тосковал о стабильности давно минувших дней его молодости. Официальные визитеры видели, что он стремится как можно скорее урегулировать проблемы, с которыми они приходили, после чего беседа неизменно сворачивала на счастливые дни австро – прусской войны 1866 года и битвы при Кенигграце, в которой будущий маршал принял боевое крещение. Гинденбург перечислял имена унтер – офицеров и солдат, служивших под его командованием, названия деревень, в которых стоял его полк. Он помнил мельчайшие детали о войне 1866 года и кампании против Франции 1870–1871 годов, а вот память о Танненберге потускнела, стала покрываться дымкой забвения. Создавалось впечатление, что Танненберг не принадлежит к тому привычному, дружелюбному миру, в котором маршал спасался от тягот настоящего. Возможно, он ассоциировался у него с другим неприятным воспоминанием – проигранной войной, Людендорфом и отречением императора.